одновременно вспыхнули ещё три сосны.
А дождя нет как нет, хоть бы капелька капнула!..
Никогда не видел Ермолай, чтобы вот так, в одночасье, забушевал лесной пожар — горело уже со всех сторон. Гудя, как в гигантской, чудовищной топке, подгоняемое ветром жаркое, жадное пламя перемётывалось, перебрасывалось с дерева на дерево, превращалось в колышущуюся огненную завесу.
Коней не нужно было понукать и пришпоривать— прижав уши, распластавшись, они помчались карьером, словно на крыльях, перемахивая через поваленные стволы, вихрем продираясь сквозь полыхающие заросли. Чуяли кони, что в лощине, между увалами, — речка, чуяли кони, что только в воде— спасение.
В соседстве спешили к реке звери. Рыжие лисы подгоняли хриплым тявканьем несмышлёнышей лисят; задрав хвосты, прыгали белки — десятки, если не сотни белок. Пронеслось семейство клыкастых, свирепых кабанов, с вздыбленной на загривках щетиной.
Пожар распространялся со всё большей стремительностью, катился неотвратимой огненной лавиной. Удушливый смолистый дым густыми, взвихрёнными клубами взмётывался к побагровевшим от зарева тучам, растекался чёрно-бурыми потоками между деревьями, над мхами и травами.
Рассыпая мириады искр, высоко над тайгой летели головни, увлекаемые ураганным ветром. Не успевшие вовремя улететь птицы опаливали в раскалённом, клокочущем воздухе крылья и падали в огненную крутоверть.
А дождя всё не было и не было…
— Скорее, скорее, скорее! — шептал Ермолай, прижавшись к шее четвероногого друга, всецело доверившись его инстинкту. Оглянулся на миг: «А где же Николай? Неужели в дыму и огне его Алмаз свернул на другую тропу?»
Ермолай не заметил, как Ездовый с разлёту спрыгнул в речку; понял это, лишь очутившись в воде. Придерживаясь за луку, спрыгнул с седла, окунулся с головой.
В речке кишмя кишели звери: олени и медведи, лисы и зайцы, росомахи и бурундуки. На загривке медведя пристроились летяги, на рогах лося — белки. Всех помирила и уравняла общая страшная беда. Звери плыли, отфыркиваясь, подминали в тесноте друг друга, тонули, увлекаемые быстрым течением.
— Спа-а-си-и-те! — послышался вдруг отчаянный человеческий вопль.
Кто это зовёт? Не Ивлев ли?
— Спа-а-си-и-те! — снова донеслось сквозь рёв пожарища со стороны горящего берега.
И Ермолай повернул коня обратно.
В речку с шипением плюхались горящие головешки; обрушилась с всплеском полыхающая сосна. Пожар подступил к самому урезу. В дыму, в чаду, в огневом разгуле Ермолай не сразу рассмотрел две головы, торчащие из воды, позолоченной пламенем. Парень и мальчонка! Как они тут очутились?..
Вытаращив от ужаса глаза, держа на закорках потерявшего сознание мальчика лет десяти- одиннадцати, парень едва ли слышал, что им прокричал невысокий пограничник в тлеющей гимнастёрке, с опалёнными бровями..
Ермолай подхватил обоих, подсадил на спину вздрагивающего, храпящего Ездового.
Речка была не так уж широка — сажен десять, и пожар легко переметнулся на противоположный левый берег. Попадать из огня да в полымя — равносильно смерти, и Ермолай направил коня вниз по течению, благо речка и не глубока! Он то и дело окатывал и спасённых и Ездового пригоршнями воды. Только бы не задохнуться в дыму, только бы не угодить под падающие, горящие деревья… «Где же Николай?»
И тут наконец-то туча смилостивилась над тайгой и обрушилась на неё тугим, стойким ливнем. К едкому дыму прибавились клубы пара, но пар этот не был страшен — пар помогал дождю тушить пламя…
Когда ливень одолел пожар, Ермолай, Ездовый и спасённые парень и мальчуган лежали на крохотном островке, посреди вздувшейся речки.
— Господь с тобой, не реви! — успокаивал парень всхлипывающего мальчонку.
— Откуда вы, паря? — спросил Ермолай, едва шевеля распухшими от ожогов губами. И снова подумал: «Где же Ивлев?»
— Из Максимовки. По грибы ходили… Братаны мы…
Из Максимовки? Слыхал Ермолай про такую деревню. Вёрст тридцать с гаком отсюда до Максимовки. Хотел было спросить, каким же путём их, бедолаг, занесло по грибы в такую даль, да ещё в запретную пограничную зону, но раздумал. На заставе всё выяснится: так или иначе, а он обязан будет задержать парня с мальчишкой, нарушивших пограничный режим.
— Утром потолкуем, отдыхайте…
«Может и Николай обнаружиться». Ермолай скинул из-за спины автомат, прижался к коню, погладил его влажную морду, прошептал:
— Спасибо тебе, Ездовый, погибли бы мы без тебя. Ездовый тихонько заржал, ткнулся в щёку тёплым, бархатистым храпом…
Проснулся Ермолай от рассветной свежести. Ездовый лежал недвижимо — боялся потревожить пригревшегося под его боком хозяина. В нос шибануло резким запахом сырой гари. Ливневая вода в речке спала, островок заметно увеличился в размерах.
Как себя чувствуют спасённые?
— Паря, живы вы там?
Никто не ответил. Ермолай приподнялся, огляделся вокруг и не поверил своим глазам: парня с мальчонкой и след простыл.
Куда же они подевались? Ермолай вскочил; тотчас, как по команде, поднялся и Ездовый.
Не сразу бы узнали Малыша и его коня пограничники заставы, доведись им сейчас увидеть их. Лицо у Ермолая распухло, покрылось волдырями; брови и ресницы спалены; растрескавшиеся губы кровоточат. В ссадинах, ожогах почерневшие кисти рук. Продымлённые гимнастёрка и брюки во многих местах прожжены; левого погона нет, правый наполовину обуглился. Яловые сапоги — уезжая из отряда, он начистил их до зеркального блеска — порыжели, пожухли. И Ездовый из гнедого превратился в чёрно-рыжего; грива и хвост полуобгорели; спина, бока, шея и грудь в багровых ожогах. Да и всё вокруг неузнаваемо изменилось — вместо зелёной, вчера ещё полной жизни тайги по обоим берегам реки, насколько хватал глаз, торчали чёрные, обугленные стволы. Чёрной стала и сама земля. И речная вода превратилась из прозрачной в тёмно-бурую.
Ермолай снова и снова осматривал помертвевшие берега, кричал:
— Эге-гей! Где вы?..
Сгоревшая тайга отвечала хмурым молчанием. Даже эхо исчезло, будто вчерашний пожар сжёг и эхо. Как же так всё получилось? Где же Николай? Когда и куда ушли парень с мальчишкой? Почему они не разбудили его? Неужели они удрали, скрылись?
— Эге-гей! Где вы там? Выходите!
Цел ли автомат? Нет автомата! Тщетно обшарил Ермолай весь небольшой островок — автомат исчез. Отчётливо помнил, как снимал его вчера, положил вот сюда под руку, вот на это самое место. Стащил, украл подлый парень! Зачем он ему понадобился?
Первым помыслом было броситься вдогонку за беглецами. Но где их искать: на левом или на правом берегу, вверх или вниз по течению? Опять взялся дождь, и яснее ясного — никаких следов среди головешек и гари не найдёшь.
А автомат, принадлежавший раньше герою-пограничнику Карпову, пропал! Нет, не пропал, а попал в руки врага. Теперь и сомневаться нечего: спасённый вчера вечером парень — враг. «Подлый хитрец — мальчишку с собой таскал для отвода глаз! А я развесил уши, разжалобился, поверил, что они грибы искали».
Ермолая трясло, голова и тело в жару, зубы отбивали частую дробь. Гроза, лесной пожар во всём
