– Святополк! – сказала она тише, но с железным звоном в голосе. Лицо государыни исказилось, и каждый, кому достало мужества глянуть на темный лик, должен был уразуметь участь непокорных.
Казалось, что даже великий государь боялся оглянуться на супругу, окаменев, судорожно сжимал подлокотники трона.
– Святополк! – повторила Милица, почти не разжимая зубы. – Уведи сестру!
На коленях перед вельможной думой, Святополк затравлено глянул в грозовые глаза мачехи.
– Святополк! – грянуло щелчком. – Оторви девчонку от Юлия и уведи прочь! – «Прочь!» – как новый щелчок бича.
Он поднялся, расслабленно отряхнув с белых чулок сор. Юлий с Лебедью сплелись, обхватив друг дружку руками, и Святополк с полонящим душу ужасом видел, к какому зыбкому и непредсказуемому делу толкает его долг повиноваться.
– Сестрица!… Любезная сестрица Лебедь! – промямлил он, потряхивая Родословцем с нерешительным намерением постучать по плечу девочки.
– Святополк!
Новый окрик словно толкнул его в спину, он неловко схватил Лебедь за плечо.
– Убери руки! – прошипел Юлий, сверкнув глазами.
Бледный до беспамятства, Святополк отпрянул.
– Святополк! – взрычал вдруг Любомир и так грохнул кулаком, что пересохшее дерево подлокотника разлетелось вдребезги.
Протяжный, как стон, общий вздох ужаса. Бояре повскакивали. Обломанной костью торчали из сидения прадедовского престола расколотые стойки подлокотника, на ступенях подножия валялась щепа.
Широко махнув руками, Святополк вывернулся, закатил глаза и грохнул, как подсеченный, на пол. Оставив Юлия, Лебедь метнулась к бесчувственному брату. Бояре – на помощь государю; со слабым протяжным стоном Любомир сполз к подножию трона и опустился перед рассыпанной щепой.
– Слуз, – несчастным голосом молвил Любомир, поймав взгляд одного из думцев, – как бы это склеить, а?
Смятение написано было на лицах бояр. Предсказанное древним пророчеством крушение престола задевало что-то действительно важное и подлинное, если только сохранилось вообще что-то подлинное в душах неутомимых царедворцев. Они молчали, ничтожные и малые перед ужасом несоразмерной беды, и не имели присутствия духа настолько, чтобы в этот тягостный час обратиться к лукавому плетению словес.
– Битый кувшин два века живет, – молвила Милица, перегибаясь со своего сидения, чтобы видеть подробности.
– Кувшин! – вскинулся Любомир со слезливым отчаянием. – Не кувшин это! Шереметовский престол – кувшин! – И, сморщившись, он простонал, покрывши ладонью лоб.
У Милицы подернулась щека.
– Прошу вас, государь… Господа дума, прошу всех вернуться к заседанию. Трон Шереметов никому не дано поколебать! Эта мелкая починка дело столяра, а не государственных мужей. Полно вам… дедовские сказки. Вернемся к делу. Несчастный мальчик, – она указала на распростертого Святополка, возле которого бестолково причитала Лебедь и кое-кто из думцев. – Боюсь, слишком душно. Нужно вынести мальчика на воздух. Отнесите Святополка на свежий воздух. Уксус – виски растереть. И похлопать по щекам. Живее! Боюсь, мы слишком многого хотели от чистосердечного юноши.
Очутившись на плитах пола при неестественном, напряженном положении конечностей, Святополк как рухнул, так и не шевельнулся. Юлий принял брата за плечо и уловил сопротивление – Святополк подернул руку обратно. Почудилось это Юлию или нет, он оставил брата на попечение дворян, кинулся уже к трону, чтобы глянуть, что там случилось, когда решительные распоряжения Милицы заставили толпившихся думцев податься назад, они расходились. И Любомир, тиская острый кусок дерева, бледный и потерянный, едва понимая, чего от него хотят, присел на краешек трона. Блуждающий взор его неизменно возвращался к следам крушения – обломкам и мелкому дрязгу на ступенях подножия.
– Господа дума! – сказала Милица. – Великий государь Любомир Третий желает выслушать ваше мнение. – Она покосилась на супруга и тот, рассеянно коснувшись лба, как человек, тщетно пытающийся припомнить нечто ускользающее, кивнул. – Мальчику нужен врач, – велела она затем сгрудившимся возле Святополка дворянам.
– Да, да, врач! Сейчас же! – сообразил и государь, приподнимаясь. – Проследите!
Дворяне со слегка очнувшимся Святополком на руках протиснулись в узенькую полукруглую дверцу; перепуганная Лебедь с ними, на пороге она потеряла цветок.
– Вы мне ответите! – крикнул Любомир вдогонку в опустевший провал двери.
Поглядев на забытый в кулаке осколок подлокотника, нагнулся и бережно положил его на пол, где подобрал.
– Господа дума! – сказал он потом.
Но сколь долго ни ждали бояре продолжения, за этим ничего не последовало. Любомир молчал.
Оставленный Лебедью – нельзя было надеяться, что ей позволят вернуться, – удрученный непоправимым ущербом, который понес престол прадедов, Юлий стоял под звездчатым сводом палаты опять один; понурил голову и не видел нужды озираться по сторонам.
– Господа дума! – сломала тягостную тишину Милица. – Прошу высказываться.
Бояре только переглядывались. А когда Любомир назвал нескольких человек по именам, отозвались неразумением, недостатком понятливости, необходимой в столь запутанном и ответственном деле. Иные, впрочем, обставив свое осмотрительное мнение целым частоколом оговорок, склонялись к мысли, что при нынешнем положении вещей разумно было бы вовсе отложить вопрос о престолонаследии – до той неопределенной поры, когда «прояснятся обстоятельства смерти покойного наследника Громола и княжич
