человеку знания. Выписанный мною из Тарабарской земли Новотор научит тебя тарабарскому языку, языку высокой науки. Ведь трудно было бы ожидать, чтобы возвышенный образ мыслей, свойственный таким людям, как дока Новотор, выражался при помощи кухонных слов слованского языка, не правда ли?
В полной мере освоив тарабарский язык, ты усвоишь также тарабарскую грамоту и правописание. Не уйдет от тебя в свое время тарабарская физика и тарабарская метафизика. Предусматривается также, если хватит у тебя, княжич, способностей, изучение тарабарский астрологии и алхимии. Тарабарское краеведение. Тарабарское военное дело, учение и хитрость ратного строя. Тарабарская наука возводить крепости и разрушать их – брать их тарабарским приступом или же тарабарским измором. Тарабарская религия. Тарабарская нравственность. Тарабарское красноречие и наука приятного обхождения. Тарабарская механика и тарабарское врачевание. Наконец, тарабарские способы мыслить и выводить тарабарские умозаключения из тарабарских посылок. Не взыщи, друг мой, если чего не упомянула – мне ли, слабой, малообразованной женщине охватить умственным взором все отрасли тарабарщины? Верю только, что дока Новотор будет тебе настоящим тарабарским товарищем.
За сим пребываю в надежде на всегдашнее твое усердие и послушание. Уповаю, что в недолгом времени порадуешь отца своего, Любомира, тарабарскими успехами.
Милица».
В неприятном смятении Юлий опустил лист – дока Новотор глядел на него с простодушным любопытством. Как глядят несмышленые дети. Или безумные.
– Но ведь такого языка нет. Тарабарского языка нет, – прошептал Юлий, не отводя взора от влажно блестящих глаз старика.
Новотор не ответил.
Рада! – вспомнил вдруг Юлий дочь Милицы Раду. Когда это было! Это она, выходит, передала матери разговор о тарабарском языке – вот когда возникло это слово. В библиотеке, где одинокий, униженный стражей Юлий пытался разговорить девочку. Пошутил… Но ведь это же Юлий сам и придумал: тарабарский язык!
– Что за ерунда – тарабарский язык! Чушь! Ахинея! – воскликнул Юлий, вдохновляясь надеждой, что так оно и есть.
– Най! Най! – сухо возразил Новотор. – Са баянах тарабар мова. Тарабар мова бых!
Раздражение неприступного старика выглядело столь убедительно, что Юлий засомневался. Он улыбнулся – неуверенно и просительно, ибо ощущал свою беспомощность, бессилие свое отстоять здравый смысл. И вдруг осветило его воспоминание, порывисто схватил старика за руку:
– Новотор, но ведь ты же сам говорил: вот незадача! Тогда в лесу! Помнишь?! Ты говорил: полно, мальчик, полно…
– Най! – с гневом и отвращением в лице оборвал его дока Новотор и высвободился, безжалостно оттолкнув мальчика. – Най! Са най баянахом!
– Но ведь ты понимаешь, что я говорю! – больно уязвленный, вскричал Юлий.
– Най! – упрямо возразил старик, открещиваясь и руками. – Най баянахом!
В лице его изобразился страх, словно мальчик пытался уличить его в чем-то постыдном.
По прошествии дней, когда Юлий оставил бесплодные попытки уличить доку в притворстве – Новотор и случаем не обмолвился по-словански, – когда Юлий, мучимый жаждой общения, обратился к тарабарщине, он установил, что язык этот прост и легок для усвоения. Словарный запас тарабарщины, непостижимо изменчивый, как скоро заметил Юлий, был все же достаточно богат, чтобы выразить не только явления обихода, но и самые общие, важные для душевного лада понятия. Юлий с жадностью накинулся на язык, увлекся и, обладая прекрасной памятью, в течение недели-двух достиг таких успехов, что мог уже сносно объясниться с учителем.
Поражало обилие одинаковых по смыслу, но различно звучащих слов. Сегодня «говорить» было «баянах». Говорил, соответственно, баянахом, сказал – баянах быхом. Это не сложно. Но завтра то же самое «говорить» обозначалось уже как баятах и даже болтах. Попытка же уточнить произношение или указать на противоречия в правилах словосложения вызывала со стороны доки Новотора резкий отпор. Юлий научился не противоречить учителю, а ненароком подсказывать ему бывшие в употреблении слова. Дело пошло живее.
Так вот, «говорить» звучало по-тарабарски еще и как мямлях, казах, глаголах, разорях, примечах, вставлях, выводах, трепах, реках, молотах. Юлий заметил и такую особенность, что различия между сходными словами заключались иногда, не в оттенках смысла, а скорее во времени употребления. Утром Новотор предпочитал одно, вечером другое, а потом целую неделю подряд он не баянах, а разорях. Спросонья Новотор бывало мямлях, а вечером у жаркого очага любил он витийвах. Кстати, само слово вечер значило меркат – нетрудно запомнить. Легко укладывались в памяти такие слова, как дверь – походуля, нитка – тягла. Чуть хуже было с таким, как голова – кочева. И уж совсем ни к селу ни к городу звучали глаза – рербухи, сундук – присперник. Однако, Юлий, ничем больше уже не смущаясь, жадно учился. Он был счастлив самой возможностью говорить – баянах. Говорить, делиться мыслями, слушать, писать, – потому что они учили также и тарабарскую грамоту, имевшую наряду с обилием исключений некоторые свои правила.
Новотор, который привез с собой изрядное количество рукописных трудов по тарабарским отраслям знания, неистово работал над составлением толкового словаря тарабарского языка. Отвлекаясь только для разговоров с учеником, он занимался словарем по двенадцать-шестнадцать часов в сутки и, кажется, совсем не спал: ложился за полночь и вставал до рассвета. Иногда Юлий примечал, как учитель, не отрываясь от дела, постанывал и морщился, хватался за живот, терзаясь неведомыми болями, но никогда не жаловался, да и сам, кажется, не вспоминал свои болячки, пока не прихватит. Когда же становилось невмоготу, выскакивал в сени и совал голову в бадью с холодной колодезной водой.
Исступленные занятия тарабарщиной не оставляли доке Новотору досуга для посторонних мыслей и чувств, потому невозможно было понять, как относится он к своему ученику вне пределов тарабарской действительности. Но Юлий не усугублялся на мелочах, он обладал драгоценной для человеческого общежития способностью ощущать благодарность. Благодарное восхищение Юлия вызывала самая эта граничащая с помешательством работоспособность. Крохи внимания, которые Новотор уделял ученику между затяжными припадками ученых изысканий, волновали Юлия, вызывая отклик в истомленном сердце. Вдвоем и только вдвоем, всегда вдвоем, отрезанные от Большой Земли болотами и лесами, духотой испарений, тучами комаров, затяжными дождями и первыми морозами, влекущими за собой метели… дождями, топями и жарой – долгими месяцами и годами, эти двое, старик и юноша, не уставали друг от друга. Кажется, эти двое, равные своей наивностью, вообще не догадывались, что такое взаимная
