не говорили: Нута. Что с ней приключилось?
Обличитель пожал плечами — точно также, как это делала Золотинка.
— Нута пропала. Мы ее не искали, а Юлий, сколько мы знаем, не нашел. Она пропала сразу после того, как Юлий вошел в Толпень. Еще прошлой осенью. Глашатаи кричали по всей стране, но принцесса не откликнулась. Так что пришлось ему развестись с Нутой заочно. Ясное дело, он не мог обвенчаться с вами, не дав отставки своей законной жене.
— Обвенчаться со мной? — потерялась Золотинка.
— Ну да. Он обвенчался с вами в Толпенской соборной церкви Рода Вседержителя. — Кажется, обличитель не издевался, в длинном, благородных статей лице его было спокойствие честного пигалика.
— Обвенчался с Чепчуговой Зимкой, — поправила Золотинка негромко.
— С Чепчуговой Зимкой, а думал, что с вами. Так что с точки зрения закона это все равно.
— Нет, это не все равно, — растерялась Золотинка, не уверенная теперь, что это так. Обличитель сильно ее смутил. За время предварительного следствия она привыкла доверять Хруну в его суждениях.
— А Юлий был счастлив с Зимкой? — спросила Золотинка после некоторого молчания.
Кажется, это был нелегкий вопрос для обличителя.
— Не стану врать, — сказал он и непонятно вздохнул.
— Жаль, — тихо молвила Золотинка. Потом она пожала плечами и проговорила задумчиво: — Но ведь, если я жалею, что Юлий несчастлив с Зимкой, то это что значит? Не люблю? — и она глянула на обличителя, ожидая разъяснений. С точки зрения закона.
— А вы жалеете?
Снова она усомнилась:
— Да нет. Ничего я не жалею… Кажется, и себя не пожалею, когда вы приговорите меня к смерти за невежество, что будет только справедливо, хотя и не весьма-то умно с вашей стороны. — Она задумалась с отсутствующим выражением и хоть уж не опускала глаза, но ничего не видела перед собой, устремивши в пространство взор. Взволнованный писарь строчил, на ходу вздыхая. — Кажется, не пожалею и себя…
— Спасибо, — тихо произнес Хрун.
Золотинка вздрогнула, смутно уловив нечто несуразное, а писарь промазал мимо чернильницы и попал пером в стол.
— Спасибо, — подтвердил Хрун. — Ваше мужество поможет мне довести обвинение до конца. — Он принялся собирать бумаги и добавил, догадавшись, что Золотинка не понимает: — Мужество приговоренного к смерти внушает мужество и тому, кто должен вынести приговор.
По окончании следствия Золотинку оставили в покое, и она слонялась из угла в угол или лежала без движения, с открытыми ли, с закрытыми ли глазами. Хрун посетил узницу только для того, чтобы уведомить ее законным порядком, что суд состоится через две недели месяца изока, в шестой день, в понедельник и что Золотинка имеет право избрать себе оправдателя.
Напрасно, однако, Золотинка встрепенулась при слове «оправдатель». Тут имелся в виду обыкновенный защитник или ходатай, поверенный, как принято называть людей этого ремесла у слован. Под «оправдателем» подразумевался, судя по всему, обыкновенный судейский крючок, приказная строка. И надо было хорошенько еще рассмотреть, что пигалики понимали под такими выражениями, как «избрать» и «себе». Едва Золотинка возразила, что ей никто не нужен, как обнаружилось, что избирать она должна не «себе», а суду. То есть суд, не может состояться без участия «оправдателя», изберет его «себе» Золотинка или нет. Ну, это ваша забота, отрезала узница. И не ошиблась. Разумеется, разумеется, с некоторой даже поспешностью согласился Хрун, поглядывая не без брезгливости на тарелки с объедками, которые Золотинка, из-за невозможности ни вымыть их, ни убрать, составила к стене на пол.
— Разумеется, — повторил он, поправив белоснежный галстук, — вам подберут достойного оправдателя, чтобы представить дело в суде наилучшим образом.
— Как насчет Тлокочана? — спросила Золотинка, подозревая почему-то, что Тлокочана ей не дадут.
— Невозможно, — невозмутимо подтвердил обличитель.
— Отчего же?
— Он участвует в судебном заседании в качестве волшебника.
— Зачем в суде волшебник?
— А как вы узнаете приговор без волшебства?
— А судьи на что?
— Судьи дело десятое, — невозмутимо возразил обличитель. — И потом… Кто не убрал посуду? До сих пор! — Он позвонил в колокольчик, вызывая стражу.
Посуду убрали. Не замедлил и оправдатель. Предупрежденная еще с вечера, Золотинка приготовилась встретить подобие обвинителя Хруна, нечто столь же основательное и добропорядочное. Оправдатель, как узнала Золотинка от одного из сторожей, когда он доставил ужин, был отобран из сорока соискателей. И, следовательно, представлял собой наиболее яркий образчик пигалика, так сказать, являл собою самое существо и душу породы.
Но, видно, Золотинка не имела достаточного понятия о душе добродетельного пигалика. Душа эта поразила узницу легкомысленным, в высшей степени крикливым и щегольским нарядом. Сияя ярко- лимонным, в цветочек, жилетом с широкими, как лопухи, отворотами, средоточие пигаликских добродетелей прошло на середину тюремного покоя, бросило на стол тросточку, стащило тонкие перчатки и уложило их сверху крест-накрест. Потом оно освободило рот от красного шарфика, которым замотано было по самые глаза, и сообщило поставленным, звучным голосом, несколько нараспев:
— Оман.
— Как-как?
Пигалик покрутил рукой, как бы свивая из пустоты недостающие слова.
— Пир… мир, — озабоченно забормотал он. — Нет: свет… карет… Бред! Ты… Свет — совет — ответ. Вот! Слушай:
Золотинка поняла бы, что это стихи, даже если бы пигалик не раскачивался голосом и телом, отмахивая рукой особенно важные и выразительные места, которых он насчитал четыре, — по одному для каждой строки.
— Вы поэт, — сказала Золотинка, охотно признавая очевидное, чтобы только не затрагивать скользкого вопроса о том, что послужило источником вдохновения для только что явленного ей образчика поэзии. — Вы поэт, — укрепилась она, когда возражений не последовало.
— Садитесь, — снисходительно отвечал пигалик.