жутковатой башней. — Привет от Лопуна! — пропищала она еще раз, полагая, что леший, может статься, туговат на ухо.
В красной роже его, увенчанной острыми волчьими ушами, не отозвалось ничего похожего на доброжелательность, которая сродни «привету». Леший как будто бы и не понял. И уж, во всяком случае, не видел надобности придавать значения каким бы то ни было «приветам», всем «приветам» какие только ни есть на свете.
— Гы-ы! — немо замычал он, как деревенский дурачок. Только уж очень огромный. — Гы-ы! — негодующее ревел он, протягивая лапу в сторону почерневшей, совсем уж увядшей избушки.
И тут Золотинка сообразила, что, лихо расправившись со своим садом, совершила в глазах потрясенного лешего непростительное преступление; Крынк, конечно же, давно за ней наблюдал. И только раскрыла она ротик — ничего еще не придумав! — как Крынк ожесточенно плюнул ей под ноги.
— Тьфу! — выразил он свои чувства и тут же взвился.
Свирепый вихрь развернул его на одной ноге, взметнув полы кафтана, Крынк взлетел, мгновенно распадаясь на клочья, — целый стог развеянной ветром листвы. И тот же завывающий вихрь подбросил Золотинку, толкнув ей в глотку лицемерные оправдания, бросил кувырком вниз — в бездну, ибо Золотинка только и успела что сообразить: падает, в землю!
Грохнулась!
Она очухалась на дне глубокой ямы, вся засыпанная песком. Песок продолжал сыпаться с крутых откосов, а выше, над ямой, в потемневшем, иссиня-черном небе ходили ходуном могучие ветви дубов, ревела буря.
— Вот тебе и привет от Лопуна! — пробормотала Золотинка.
Однако нужно было выбираться как можно скорее. Если Крынк в мгновение ока вырыл яму, настоящую западню, то уж, наверное, ему ничего не стоит эту яму и засыпать.
Из земли торчали оборванные корни деревьев, за которые можно было цепляться, чтобы выбраться, но не было времени на опыты. Золотинка раздумывала недолго. В следующий миг в руках ее очутился хотенчик Юлия, который и рванул ее вверх, увлекая Золотинку к собственному ее подобию в городе Толпене, к Золотинке Ложной. Диву только оставалось даваться силе слепого и неразумного влечения!
Едва Золотинка перевалилась через крутой край рытвины, обсыпая его вниз, едва поднялась на колени, вверху опять засвистало и тяжелый, как двадцать мешков с отрубями, мужик хлопнулся с небес наземь со всей яростью полоумного лешего.
— Гы-ы-ы! — проревел он и протянул мохнатую лапу… Целая вечность прошла, пока Крынк, надрываясь, выдавил из себя второе слово: — Дай! — сказал он. — Дай!
Хотенчик, что скакал у Золотинки на привязи, ожившая палочка-рогулька поразила воображение впечатлительного лешего, который, понятное дело, имел особое пристрастие ко всему деревянному.
— Ишь ты! Самому надо, — пролепетала Золотинка, ничего еще толком не сообразив.
— Надо! Мне надо! — возразил Крынк с воем.
— Да, кстати, тебе привет от Лопуна! — сказала Золотинка, чтобы направить разговор в спокойное русло. И воспользовалась случаем встать наконец на ноги.
— От Лопуна? — возмутился леший. В косматой голове его путались сучья и сухие листья. Что, впрочем, не много добавляло к общему безобразию, если вспомнить, что и сама-то голова вопреки обычаю подалась у Крынка налево. — От Лопуна?! — заревел он, разъяряясь еще больше. — Тьфу! — И плюнул Золотинке под ноги.
Однако не взвился в небо, увлекая ее вихрем, и потому, наверное, ничего не произошло. Золотинка устояла.
— Дай! — повторил Крынк.
Но Золотинка уже распознала грубую, простую и прямолинейную, как жердина, натуру лешего. Благодарность, как и прочие человеческие чувства, была ему неведома, давать-то Крынку как раз ничего не стоило. Оттягивая ответ, она стащила с плеч котомку, вроде бы собравшись упрятать туда хотенчик, и тут узнала катавшиеся в котомке плоды: груши, яблоки и персики из избушки.
— Достань мне ветку персика, я вырежу тебе живую палочку. Такую же, — сказала она и, заметив натужное выражение дубоватой рожи, повторила еще раз, как глухому: — Персик. Дерево персик. Есть такое дерево. Персик.
— Персик? — озаботился Крынк, несколько растеряв первоначальный напор. — Персик нет. Дерево персик — нет.
— Дерево персик растет на юге, — сказала Золотинка, небрежно махнув рукой в сторону Межибожа. — Персик растет на солнце, где много солнца.
Не тратя теперь лишних слов, ибо в словах Крынк, судя по всему, меньше всего нуждался — не особенно привередничал насчет слов, — Золотинка извлекла из мешка персик, крупный, мясистый плод.
— Вот, — протянула она руку, бесстрашно ступая к лешему, и тут же, не договорив, ухнула в яму, как надломилась.
Такого коварства трудно было и ожидать; персик вроде бы произвел впечатление на дуроломную голову — и вот Золотинка в яме!
— Растет на юге! Где солнце! — крикнула она, не сдаваясь. Жуткое мгновение успела она пережить, ощущая, что сейчас вот рухнет сверху земля и раздавит могильной тяжестью…
Только Крынк повторил эхом:
— Где солнце! — Засвистел, свиваясь вихрем, ветер, зашелестели, застонали, выгибаясь, верхушки деревьев.
А Золотинка уже послала к Толпеню глупого хотенчика, и он потянул ее больно режущей руку привязью. Она вскарабкалась наверх быстрей прежнего, но лешего не застала. Затихал убежавший на юг вихрь.
Оказавшись на карачках у обросшего корнями обрыва, Золотинка ощупала землю и потом уж решилась встать, маленькими шажочками, все боком и боком, начала удаляться от ямы, остерегаясь и второй, такой же. Их было теперь две рядом.
Крынк исчез. И от этого, кажется, притих лес, смолкли запуганные птицы, разбежалось, опасаясь хозяйского гнева, зверье.
Золотинка прикинула направление к Межибожу — если уж бежать, так не теряя головы, — и пустилась быстрым торопливым шагом, вприбежку. Не прошло однако и четверти часа, как издалека зашумело и засвистало, буря закружила по лесу, выламывая ветки и опрокидывая деревья. Золотинка остановилась, прикрыв голову, и припала к траве. С поднебесья грохнулся все тот же краснорожий, скособоченный мужик.
— Где? — проревел он, вздымая новые вихри. — Нету! — И плюнул, немногим только не достав пигалика.
Надо было понимать так, что Крынк уже побывал на южной окраине своих владений. И что яма будет там, где упал смачный, развесистый плевок лешего. Не такая уж Золотинка была дура, чтобы за три раза не научиться. И потому она не сдвинулась с места.
— Так ведь я как раз туда и иду! — обрадовалась она через силу. — Туда мне и надо. Давай покажу!
— Тьфу! — отозвался на предложение леший, плюнул, засвистал и умчался, обратившись вихрем листвы, только лес застонал под хозяином.
Золотинка благополучно отползла в сторону от опасно заплеванной земли, но никуда уж не побежала, понимая, что долго ждать Крынка на этот раз не придется. И он не замедлил.
Послышался низкий гул набегающей издалека бури, словно бы кто-то накатывался, быстро перебирая и подминая под себя лес, небо потемнело мрачным тусклым цветом сумерек. Огромные сосны вокруг безвольно затихли, ожидая чего-то страшного. Дрожащими от спешки руками Золотинка развязала котомку, чтобы заранее достать персик; она сунула его в зубы, снова перехватив завязки, — и накатила буря.
Умопомрачительный грохот, треск сокрушенных деревьев стиснули Золотинке грудь, сломанные верхушки и целые стволы рушились на перекрученный бешеной завирухой орешник — некуда было бежать и прятаться. Золотинка припала к земле трепещущим листочком, вихрь выжимал дыхание. Ухнул из поднебесья, подламывая собой дубы и сосны, леший, рев его мешался со свистом бури.
