Оберштурмбанфюрер СС Густав Носке также представлял собой еще один пример забывчивого подсудимого. Он не мог вспомнить, сколько человек приказал убить, несмотря на то что я приложил максимум усилий, чтобы подстегнуть его память.
«Мы не просим вас приводить здесь точные цифры и затем строго их придерживаться. Целью работы трибунала является совсем не это. Мы знаем, что память иногда может подводить мозг человека, но мы также знаем и то, что памяти трудно избавиться от воспоминаний об ужасных событиях. Убийство человека является самым ужасным событием. Это самая большая из человеческих бед, и, независимо от того, является ли некто причиняющим смерть или, напротив, это его пытаются убить, такое событие настолько врезается в память и сердце, что ничто не способно вытравить его оттуда. Поэтому, когда мы спрашиваем вас о том, сколько человек вы приказали убить, мы не ожидаем от вас определенного, точного, неизменного количества. И потом, если это число от события к событию будет несколько варьировать, мы не станем утверждать, что такое случилось лишь потому, что вы нам намеренно лгали. Тем не менее мы ожидаем от вас, как от разумного и рационально мыслящего человека, что вы сможете дать нам некоторые оценки, предложить свой анализ таких серьезных событий, как убийства людей».
Но, несмотря на то что когда-то Носке глубоко изучал экономику, банковское дело и право, он так и не смог вспомнить, сколько же человек полегло под огнем его подчиненных. Тем не менее ему удалось припомнить, и он назвал это своей самой большой удачей, что ему никогда не доводилось убивать евреев только за то, что они были евреями. Можно ли было в это поверить? Подсудимый сообщил, что его вызвали в Берлин, где сообщили о назначении на должность командира одного из первых подразделений, отправлявшихся на восток с целью истребления евреев. Он отправился туда, куда ему было указано, со всеми своими транспортными средствами, автоматами, винтовками, карабинами и пистолетами и привел своих подчиненных именно в районы, густо заселенные евреями. И при этом ни разу ни он, ни кто-то другой из его подразделения не выпустил ни одной пули в евреев. Но как же тогда он проводил свое время? Ах да, он помогал русским крестьянам собирать пшеницу, направлял своих солдат на помощь этническим немцам, а иногда они вели поиск партизан.
Подсудимый был тщательно одет в спортивный пиджак с галстуком-бабочкой. Носке не было необходимости готовиться к ответам на вопросы своего адвоката: он читал их с листа бумаги. Но когда вопросы следовали от группы обвинителей или от представителей трибунала, а они не были включены в заранее составленный список, подсудимому пришлось приоткрыть свое истинное отношение к евреям. Поскольку, по его словам, ему совсем не пришлось столкнуться с евреями на оккупированных территориях в России, я спросил его, как бы он повел себя, если бы, вооруженный приказом фюрера, проходил мимо 500 евреев? Убил бы он их? Даже не пытаясь ничего скрыть, Носке ответил, что, поскольку он мог получить взыскание за невыполнение приказа от вышестоящего командира эйнзатцгруппы, ему, скорее всего, пришлось бы убить тех евреев.
Позже он заявил, что, очутившись в таком положении, он бы доверился своей совести, чем спровоцировал вопрос о том, что бы он сделал после того, как посоветуется со своей совестью.
«Итак, перед вами находится 500 беззащитных людей: мужчин, женщин и детей. Все они евреи, а у вас есть приказ на их истребление. Будете ли вы внимать голосу своей совести, и если так, то каковы будут ваши дальнейшие действия?»
«Мне придется поставить этот вопрос перед своей совестью».
«И вам пришлось бы убить этих людей?»
«Наверное, мне пришлось бы сделать это».
Но действия Носке в период массовых убийств не сводились к чисто гипотетическим умозаключениям. Бывали моменты, когда он стоял на месте свидетеля, и память о тех ярких событиях в деятельности эйнзатцгрупп возвращала его снова в те далекие времена, и тогда он дополнял свои показания уточненными данными о расстрелах и других видах казни, например: «С 21 июня по 15 сентября, конечно, потому что в период с 10 до 25 или 23 (августа) расстрелы проводились в Бабчинцах, а позже имели место еще несколько случаев расстрелов… Тот район, куда вошла эйнзатцкоманда 12, был объявлен румынской территорией. Там произошло несколько случаев расстрелов, но мы ничего об этом не знали. Просто об этом упоминалось в наших донесениях и в рапортах некоторых других подразделений… Конечно, расстрелы проводились на всей этой территории, и система отчетности была построена так, что не только расстрелы, выполненные силами наших людей, но и другими, позже включались в общие данные, и даже мероприятия, которые проводились в других районах».
Вообще для Носке расстрел превратился в настолько обыденное событие, что был даже случай, когда он отказался расстреливать группу евреев, конечно же не из соображений симпатии или милосердия, а только потому, что это означало для него дополнительную работу. Он рассказал, как однажды, когда его команда следовала по течению Днестра, севернее румынской территории (временно присвоенной румынами по соглашению с немцами), немцам пришлось проходить через лагерь в районе города Ямполя, в котором находилось от 7 до 8 тысяч евреев. Он поинтересовался, что они там делали, и ему сказали, что их привезли туда из города Могилева-Подольского, расположенного на этом же берегу реки, но выше по течению.
Прокурор Уолтон спросил Носке: «Вы знаете, за что эти евреи были изгнаны румынами из родных домов?»
Тот вяло ответил: «Не имею представления. Я предполагаю, что румыны просто хотели избавиться от них и поэтому отправили на немецкую (оккупированную немцами) территорию для того, чтобы мы расстреляли их, то есть взяли на себя хлопоты по казни этих евреев. Но мы не хотели делать этого. Мы не хотели делать работу за румын, и мы никогда не делали ее, даже если потом, в других местах, происходило нечто похожее. Мы отказались от той работы и отправили всех евреев назад».
Пусть румыны сами занимаются расстрелами на своей территории! (Значительная, если не большая, часть евреев в зоне румынской оккупации, например в Одессе, уцелела. В данном случае румыны хотели освободить территорию (жилье) для себя, а ответственность переложить на немцев. –
После службы в эйнзатцкоманде Носке получил назначение в центральный аппарат РСХА в Берлине, где он принимал, просматривал и сортировал отчеты о действиях эйнзатцгрупп. Я попросил его указать человека в РСХА, которому он подчинялся и которому предназначались те донесения о расстрелах. Он ответил, что «все материалы об операциях, имевших отношение к евреям, отправлялись непосредственно в отдел (подгруппу) IV В4 его начальнику Эйхману, который и был тем лицом».
Потом я спросил его, откуда поступали донесения, предназначенные для Эйхмана.
«Они поступали с востока, от эйнзатцгрупп или эйн-затцкоманд».
«Они приходили непосредственно из подразделений?»
«Да, конечно».
Глава 15
В то время как многие подсудимые откровенно признавали свое участие в казнях, о которых доносили подразделения под их командованием, можно было ожидать, что кто-то станет отрицать свою вину. В таких случаях перекрестный допрос должен был сыграть роль рентгеновского аппарата для освещения фрагментов правды и определения реального хода событий. Нам предстояло перейти к делу оберштурмбанфюрера (подполковника) СС Эрнста Биберштейна, который представлял собой нечто выдающееся в классе палачей. Он был бывшим священником.
В то время как большинство из подсудимых не имели отталкивающей внешности, по крайней мере двое из них выглядели так, что им впору было отправляться на работу в Голливуд. Этими людьми были Эрнст Биберштейн и Пауль Блобель, которые могли бы оспаривать друг у друга честь сыграть характерную роль грубого жестокого персонажа. И возможно, в том состязании Биберштейн вышел бы победителем, так как он зашел еще дальше, чем Блобель, на пути от образованной личности к полному разложению. На суде он был одет в черную рубашку, которая, по-видимому, за все время, что шел процесс, так и не увидела утюга. Костюм сидел на обвиняемом мешком.
Биберштейн был посвящен в сан священника лютеранской пресвитерианской церкви и имел приход в Шлезвиг-Гольштейне с 1924 по 1927 г., после чего он до 1933 г. занимал аналогичную должность в церкви в Кальтенкирхене (Шлезвиг-Гольштейн). Затем он стал главным священником в протестантской церкви в городе Бад-Зегеберге в том же Шлезвиг-Гольштейне. Будучи всецело поглощен делами Божьими, он тем не менее не видел для себя ничего зазорного в том, чтобы, покинув здание церкви через заднюю дверь,
