принять участие в нацистских митингах, на которых проповедовали совсем другие доктрины, имевшие мало общего с тем, к чему ему приходилось призывать со своей кафедры. И все же еще до того, как он сбросил с себя церковное облачение, он вступил в СС. И затем Биберштейн начал свою карьеру, согласившись стать сотрудником внушающего ужас гестапо, где концлагерь рассматривался как подходящая замена церкви, а книга «Майн кампф» предлагала людям дальнейшее развитие десяти заповедей.
В сентябре 1942 г. в городе Ростове-на-Дону Биберштейн принял командование зондеркомандой 6 эйнзатцгруппы С.
Прежде чем ступить на поле борьбы против евреев, ему пришлось вместе с Эйхманом потрудиться над созданием мадагаскарского плана (переселения евреев на принадлежавший Франции остров Мадагаскар. –
Перед тем как давать присягу перед судом, Биберштейн признал, что в период с сентября 1942 по январь 1943 г. его командой было уничтожено от 2 до 3 тысяч человек. На суде он усомнился в этой цифре, но отказался привести какие-либо другие данные.
Обвинитель Хорлик-Хохвальд полагал, что я предоставил Биберштейну слишком широкие возможности для защиты. Но с учетом тяжести обвинения и суровости приговора, ожидавшего бывшего священника в случае, если его осудят, я чувствовал, что двери для защиты в данном случае никак не могут показаться раскрытыми слишком широко. Поэтому, помимо того что я предоставил ему право приводить в качестве свидетельств в свою пользу любые факты, я распорядился, чтобы по желанию подсудимого в зал суда стороной обвинения предоставлялись любые документы, которые он сочтет нужным рассматривать в ходе своего дела. Хорлик-Хохвальд высказал свой протест по этому проводу: «Я не помню, чтобы Международный военный трибунал в Нюрнберге когда-либо давал распоряжение, чтобы обвинение занималось предоставлением документов в интересах защиты».
Я в свою очередь заявил: «Если Международный военный трибунал не давал такого распоряжения, то данный трибунал дает его, какие бы документы ни имелись в распоряжении обвинения, что могли бы быть использованы в интересах защиты».
«Ваша честь, с вашего позволения, я не хотел бы опротестовывать это распоряжение. Я просто хотел сделать заявление, что Международный военный трибунал не практиковал подобного».
«Даже если такого не было в работе Международного военного трибунала, данный суд вносит свои правила, так как, если одна из сторон пытается скрыть что-то из того, что может пролить свет на рассмотрение дела в суде, это идет вразрез с принципами правосудия».
Биберштейн в полной мере воспользовался предоставленным ему преимуществом. Просмотрев доказательства обвинения, где обозначалась территория, на которой действовало его подразделение, примерно 60 тысяч квадратных километров, в том числе несколько крупных городов, он заявил, что, несмотря на то что вместе со своей командой проехал всю эту территорию вдоль и поперек, он не только не убил ни одного еврея, но даже не встретил ни одного еврея! Кроме того, он продемонстрировал полное незнание о приказе фюрера и заявил, что командир эйнзатцгруппы и его коллеги ни разу при нем не упоминали о евреях.
«Ни в одном из ваших с ним разговоров он (командир эйнзатцгруппы) ни разу не говорил о том, что евреев следует уничтожать?»
«Нет, мы всегда разговаривали только о конкретных делах».
«И он никогда не упоминал о евреях?»
«Нет, мы никогда не говорили о таких задачах, как я уже говорил».
«А ваши коллеги – командиры групп они тоже ничего не говорили о евреях?»
«Ну, у нас никогда не было причин обсуждать это. Я встречался с другими командирами групп только в Петропавловке и Першотравенске, а также в Сталине (современный Донецк. –
«И в ваших разговорах никто не упоминал о евреях?»
«Нет, мы говорили совсем о других вещах».
У каждого, кто знал историю Биберштейна, такие заявления вызывали всплеск недоверия, но было недостаточно всего лишь предполагать, что какой-то факт не заслуживает доверия. Необходимо было проверить, можно ли полагаться на свидетельства подсудимого. Это является обязанностью главного судьи по нормам, принятым в европейском судопроизводстве, и главный судья, как уже говорилось выше, должен выявить факты и углубиться в мотивы, которые стоят за определенными ответами, чтобы дойти до истины. Я посчитал необходимым допросить Биберштейна, чтобы определить, до какой степени правдивыми были его ответы на заданные вопросы. Он говорил, что, будучи начальником отделения гестапо в городе Опельне (ныне Ополе в Силезии, Польша. –
«Могли бы вы ответить точно, да или нет?»
«Насколько я знаю, я ни разу не делал этого. Иначе я бы вспомнил такой случай».
«Вы избрали неверную форму ответа. Вы сказали, что не помните об этом. Это не исключает возможности, что вы все-таки отправляли туда кого-то».
«Я хотел бы исключить такую возможность».
«То есть теперь вы говорите, что точно не отправляли никого (в лагерь)?»
«Конечно, это очень сложный вопрос. Я должен был подумать об этом, и на это требовалось время. Я уже думал об этом и ничего подобного не вспомнил. Это значит, что я никого туда не должен был отправить».
«Итак, можете ли вы определенно заявить, что никого не направляли в концентрационный лагерь и не давали такой рекомендации своим коллегам?»
«Я повторяю, что не помню ни одного такого случая».
«Значит ли это, что вы никого туда не направляли?»
«Да».
«Почему же вы с самого начала не заявили об этом прямо, а вместо этого поставили нас перед необходимостью задавать все эти вопросы для того, чтобы наконец добиться от вас ответа? Почему сначала вы сказали, что не помните?»
«У меня не было для этого особых причин. Я просто хотел быть точным».
«А сейчас вы точны?»
«Я думаю, что да».
«Хорошо, тогда скажите нам точно, имели ли место или нет случаи за весь тот год, когда вы возглавляли службу в отделении тайной полиции, чтобы вы рекомендовали отправить кого-либо в концентрационный лагерь?»
«Насколько я знаю, нет».
«Мы опять возвращаемся к тому, с чего начали».
Если ответы Биберштейна, делавшие его невинным, как агнец, в вопросах об отправке людей в концлагеря, выглядели подозрительно, то ответы на вопросы о том, как он выполнял свои обязанности на посту начальника отделения гестапо, были как минимум «поразительно странными». Помня о том чудовищном отношении сотрудников гестапо ко всем, кто осмеливался подать голос, выражая оппозицию нацистскому режиму, я спросил Биберштейна, что бы он предпринял, будучи шефом гестапо, если бы узнал, что кто-то в его районе заявил, что надеется на проигрыш Германии в войне, потому что эта война была несправедливой?
Тоном снисходительной учительницы Биберштейн ответил: «Я бы попросил этого человека зайти ко мне и вынужден был бы попросить его держать свои взгляды при себе, то есть я просто предупредил бы его».
Позволив подсудимому извлечь пользу из этого эпизода, будто бы кто-то теперь начал сомневаться, что в арсенале офицера гестапо есть другие методы, помимо удара по голове тому, кто осмелится усомниться в том, что Германия не завоюет весь мир, я перешел к более сложному вопросу: «Вы идете домой из вашего
