Но неужели отказ расстреливать плачущих детей, невинных женщин, беспомощных калек и безоружных мужчин можно назвать трусостью? Напротив, нежелание участвовать в этой явно несправедливой отвратительной процедуре не только не может характеризоваться как трусость, но является проявлением храбрости и свидетельствует об истинном благородстве человека.
Когда доктор Серватиус подчеркнул, что Эйхман оставался на своем посту до конца, Пеппер вмешался: «Выполняя работу, которую он любил и которую считал необходимой, – уничтожение евреев».
Доктор Серватиус ответил: «Нет, он не хотел убивать людей». Затем он сослался на пресловутый эпизод, в котором Эйхман предложил оставить в живых 1 миллион евреев, которые могли бы разместиться в 10 тысяч грузовых машин. Серватиус уточняет: «Можете ли вы себе представить, чтобы человек, занимавший в иерархии Гиммлера довольно скромный пост, мог отправиться к своему шефу и заявить ему: «Я хочу спасти 1 миллион евреев»?
Однако тот эпизод зазвучал совсем по-другому, когда Эйхман занял место для дачи свидетельских показаний. Серватиус приложил все усилия для того, чтобы представить Эйхмана перед судом и перед всем человечеством как человека, не чуждого милосердию и способного на сочувствие. Он задал ему наводящий вопрос по тому эпизоду. Серватиус практически подводил Эйхмана к нужному беспроигрышному варианту ответа, как это и должен делать хороший адвокат, помогая своему подзащитному. Но Эйхман не хотел подсказок. Серватиус спросил: «Когда вы беседовали с представителями своего руководства, выражали ли вы когда-либо чувства милосердия и жалости? Не упоминали ли вы, что им (евреям) необходимо помочь?»
Но, несмотря на все попытки Серватиуса, Эйхман не был склонен признаться, что хотя бы капля сочувствия пробежала к его сердцу бюрократа. Он ответил: «Я даю показания под присягой и должен говорить правду. Я совершил это не из чувства сострадания». Причиной, по которой Эйхман предложил евреям места в грузовиках, была его неприязнь к Курту Бехеру, приехавшему в Венгрию из Берлина для получения имущества для войск СС. По мнению Эйхмана, каждый из прибывших тем или иным образом посягал на его имущество, поскольку он привык считать себя в Венгрии полновластным властителем. Эйхман решил продемонстрировать Гиммлеру, что он обладает в Венгрии большим влиянием и авторитетом, нежели Бехер. Поэтому тщеславие, а не человеколюбие подвигло Эйхмана предложить то, что он сам назвал обменом «крови за товары».
Даже один из его собственных свидетелей (Винкельман) подтвердил под присягой, что ему не нравилась «заносчивость» Эйхмана, что он видел в нем «человека, который пользовался своими возможностями по максимуму, без всяких моральных ограничений и терзаний совести».
Был лишь один человек среди обвиняемых по делу об эйнзатцгруппах, который «не пользовался своими возможностями по максимуму без всяких моральных ограничений и терзаний совести». Матиас Граф проходил службу в эйнзатцкоманде 6 эйнзатцгруппы С в течение тринадцати месяцев в чине обершарфюрера (фельдфебеля или, в западных армиях, старшего сержанта). В сентябре 1942 г. его кандидатура была предложена на должность командира одной из подкоманд в составе его подразделения, но он отказался от этого назначения. По причине того отказа он был даже арестован и помещен в тюрьму в качестве меры дисциплинарного взыскания. Затем наказание отменили, и он отбыл обратно в Германию.
Этот подсудимый, очевидно, не был фанатичным приверженцем национал-социализма. В 1933 г. он вступил в ряды СС, но в 1936 г. был оттуда исключен за отсутствие активности и интереса к работе организации. В январе 1940 г. в соответствии с законом о прохождении службы он был призван в ландрат, а затем был оттуда направлен в СД в связи с кадровым голодом во время войны. Суд нашел, что этот человек не был виновен в военных преступлениях и преступлениях против человечества, и, несмотря на свое членство в СД, он уже достаточно и даже более того наказан за период, который находился в заключении в ожидании суда. Поэтому в тот же день решением суда он был освобожден от ответственности за предъявленные ему обвинения.
Любой из подсудимых был бы оправдан перед судом или, по крайней мере, мог рассчитывать на значительное снисхождение, если бы его отношение к приказу фюрера было таким же, какое продемонстрировал Матиас Граф. Но документы, показания свидетелей и другие неопровержимые улики, представленные суду, свидетельствовали как раз об обратном. Все говорило о том, что все прочие обвиняемые (за исключением Ройля) охотно участвовали в выполнении приказа фюрера и разделяли его безраздельную ненависть к евреям. Конечно, некоторые из подсудимых отрицали наличие у них расовых предрассудков. Многие из них приводили факты, когда они покровительствовали притеснявшимся в Германии евреям. В соответствии с установленной нами либеральной формой судебного процесса, они предъявляли свидетельства своего лояльного отношения к отдельным евреям в своей стране.
Но если в Германии они относились к евреям как к равным, почему за пределами страны они считали их людьми низшей расы? Если в Германии они не считали, что евреи несут в себе смертельную угрозу режиму Гитлера, почему они полагали, что в Крыму они являются носителями такой угрозы? Не будет преувеличением заявить, что большинство еврейского населения Крыма и других оккупированных территорий на востоке ничего не знали ни о самом Гитлере, ни о его доктрине, пока за ними не явились солдаты эйнзатцгруппы, чтобы убить их.
Подсудимые пытались оспорить обвинение, аргументируя это тем, что, даже если бы они отказались выполнять указания фюрера или каким-то образом уклоняться от этого, от этого для евреев мало что изменилось бы. Ненадежных командиров подразделений просто заменили бы другими офицерами, которые все равно довели бы дело до конца. Но на самом деле никто из обвиняемых не мог бы точно судить о том, как бы поступил его последователь. Возможно, он оказался бы таким же несговорчивым, и после ряда неповиновений приказ фюрера просто пришлось бы отменить. (Вряд ли такое было возможно в серьезной армии, тем более в немецкой. –
Адвокаты подсудимых любили повторять классическую формулу римского права: Nulla poena sine lege («Наказание должно опираться на законы»). Но и в немецких законах предусматривалось уголовное наказание за выполнение преступных приказов. В статье 47 германского кодекса о наказаниях за военные преступления говорится, что если при выполнении приказа по службе нарушается закон, то ответственность за это несет вышестоящий командир, отдавший такой приказ. Однако и подчиненный, выполнивший этот приказ, несет ответственность в случаях:
1. Если он превысил рамки отданного ему приказа.
2. Если он знал, что приказ вышестоящего командования представляет собой акт, нарушающий нормы гражданского или военного законодательства.
Одним из аргументов, представленных доктором Серватиусом против того, чтобы суд над Эйхманом осуществлялся под юрисдикцией Израиля, заключался в том, что закон о нацистских преступниках и их пособниках от 1950 г. был принят ex post facto, то есть вступил в действие уже после того, как все преступления, в которых обвинялся Эйхман, были совершены. В этой связи очередной насмешкой прозвучало заявление Эйхмана о том, как он прибыл в Польшу, имея при себе приказ об умерщвлении 150 тысяч евреев. Этот закон тоже имел обратную силу, так как ко времени прибытия Эйхмана на место эти 150 тысяч человек были уже мертвы!
Глава 19
Когда в своей вступительной речи на суде прокурор Ференц говорил об убийстве в городе Киеве в течение двух дней 33 тысяч евреев, он отметил, что «данный акт выделяется даже среди самых чудовищных преступлений эйнзатцгрупп». Зондеркоманда 4а во главе с Блобелем была ответственна за большую часть этих убийств. Подразделение входило в состав эйнзатцгруппы С под командованием бригадефюрера СС Отто Раша. Этот человек, один из самых рьяных исполнителей приказа фюрера по поводу евреев, часто лично появлялся на месте проведения казни, чтобы лично проконтролировать процедуру.
После войны генерал Отто Раш стал калекой, заболев болезнью Паркинсона. Он достаточно хорошо себя чувствовал, чтобы присутствовать на первых заседаниях трибунала, но, когда пришла его очередь давать свидетельские показания, оказалось, что он не способен передвигаться. Однако генерал передал через
