своего адвоката, что намерен лично защищать себя в суде, даже если его придется доставить в зал заседаний на носилках, что и было сделано. Затем, после того как ему помогли занять место свидетеля, место рядом занял военный доктор, который должен был информировать трибунал о состоянии здоровья подсудимого для того, чтобы судьи могли приостановить процесс в тот момент, когда врач решит, что свидетель больше не в состоянии давать показания.
Подняв руку несколько неровным движением, Раш твердым голосом произнес слова присяги: «Я клянусь Богом, всемогущим и всезнающим, что буду говорить одну только правду, ничего не утаивая и ничего не добавляя от себя». Затем, несколько наклонившись, он ответил на вопрос своего адвоката доктора Зурхольта. Проинформировав суд, что он родился 7 декабря 1891 г., что его отец занимался сельским хозяйством, а позже стал владельцем кирпичного завода, подсудимый сказал: «Мой отец был состоятельным человеком. С точки зрения социологии он принадлежал к сторонникам патриархальных порядков… Мой отец считал своей первейшей обязанностью заботиться обо всех своих работниках. Этот общественный долг он черпал из глубинных моральных основ своих религиозных убеждений». Затем подсудимый остановился, его дыхание сделалось затрудненным. Врач осмотрел его и предложил ему лечь и отдохнуть.
Затем Раш вновь занял место в кабине свидетеля. Он говорил, обращаясь к суду, с той явной свободой и удовлетворением человека, который сидит у собственного очага в окружении внуков и их юных друзей, с пристальным вниманием слушающих историю пожилого уважаемого человека. С некоторым ударением он поведал суду, будто бы читал наставление детям: «Дома я воспитывался в духе набожности. Это полностью соответствовало почти беззаветной религиозности, которой отличались мои родители». Затем, опустив глаза и, очевидно, вспомнив нечто очень приятное, он гордо провозгласил: «Мой отец воспитал во мне любовь к родине, любовь к природе и научил охотиться».
Кто из нас не получал удовольствия от воспоминаний беззаботного детства, какими бы они ни были, хорошими или плохими? Раш снова сделал паузу. Одной дрожащей рукой он попытался остановить дрожь другой. Когда он возобновил речь, его лицо светилось при виде мысленной картины того, о чем он продолжал вспоминать: «Очень рано он стал брать меня с собой в свои походы. Прежде всего он научил меня моральным принципам охоты. Он учил меня, что охота – это не просто стрельба и убийство, что это не игра, что в охоте необходимо уважать Создателя и заботиться о его творениях».
Я попросил его пояснить, что он понимает под «моральными принципами охоты», и он объяснил: «С точки зрения немца, охота подразумевает, чтобы человек, даже если он полностью невидим там, где находится, понимал свои обязательства перед живыми существами, чтобы он воздерживался от всего, что может повредить им, например стрелять в то время, когда это запрещено. Это значит, что в этот период животные находятся под защитой. Нельзя стрелять в мать, у которой родились детеныши, что нуждаются в ней. Вообще стрелять следует только после того, как будут взвешены все обстоятельства, а не для того, чтобы удовлетворить свою страсть к убийству».
Те из присутствующих в зале суда, что слышали документы, когда их зачитывали представители обвинения, где, в частности, говорилось о 75 тысячах человек, убитых по приказу Раша, о тех страданиях, что он нанес населению оккупированных территорий, наверняка хотели бы, чтобы он объяснил, почему, после того как его учили не убивать животных вне сезона охоты, не стрелять в самок и детенышей, когда вырос, он стал с удовольствием расстреливать матерей человеческих детенышей и самих детей. И все же каждому из сидящих в зале, наверное, было жаль эту развалину с трясущимися как осиновый лист руками. Его слушали с состраданием и сочувствием, но все все-таки надеялись выслушать объяснение, как же получилось так, что, несмотря на то что обвиняемого воспитывали в духе «уважения к Создателю и его творениям», он решился продемонстрировать такое вопиющее неуважение к жизни таких же, как и он сам, созданий Божьих.
Но доктор Зурхольт решил оставить эту тему и спросил о том, какое образование получил подсудимый.
«Можете ли вы вспомнить что-то особенное об этом времени, что-то такое, что наложило глубокий отпечаток на всю вашу жизнь?»
«Я был прилежным студентом и был на хорошем счету у большинства из моих учителей. Я чувствовал, что между нами сложились доверительные отношения. Это длилось всю мою жизнь».
Он продолжал рассказ о своей жизни и дошел до момента, когда получил место личного секретаря графа цу Дона, который брал его с собой во многие поездки, в том числе в Париж. Но тут стало ясно, что обвиняемый снова утомился, и мы в очередной раз прервали заседание, чтобы дать ему возможность восстановить силы. Через несколько часов, после осмотра двумя врачами, он снова предстал перед судом.
Суд поставил его в известность, что по принятой в англо-американском суде процедуре обвиняемый считается невиновным до тех пор, пока его вина не будет точно установлена. Поэтому Раш находится перед судом как человек ни в чем не повинный. Однако ему предъявлено обвинение в совершении очень серьезных преступлений, поэтому трибунал должен дать ему полную возможность ответить на все эти обвинения. Это значит, что Раш предстал перед судом не для того, чтобы пройти неприятную и неудобную процедуру, а, скорее, наоборот, чтобы получить возможность легко и комфортно обратиться к мировому сообществу.
Доктор Зурхольт признал, что его клиент дал согласие добровольно предстать перед судом. Однако он выражал сомнение в том, что ему окажется по силам с этим справиться. Я предъявил суду обвинительный акт: «Доктор Зурхольт, вам придется признать, что любое лицо, обвиняемое в убийстве 75 тысяч человек, должно получить максимальную возможность снять с себя это обвинение, даже если он испытывает при этом физический дискомфорт… Мы хотели бы ясно дать понять, что к обвиняемому не относятся хотя бы с малейшим предубеждением. Наоборот, все в высшей степени сочувствуют его физическому состоянию…» Однако далее я пояснил, что с учетом тех тяжких обвинений, которые перечислены в обвинительном акте, нам, несомненно, хотелось бы выслушать Раша, и он имеет полное право на то, чтобы быть выслушанным. Доктор Зурхольт согласился с этим мнением суда, однако вскоре выяснилось, что у подсудимого просто не было сил для того, чтобы продолжать давать показания. Я приостановил процесс и распорядился отправить его в больницу.
Армейский сержант и рядовой взялись за носилки, на которых лежал подсудимый, и в сопровождении доктора покинули здание суда. Я почувствовал ком в горле. Наверное, это было вызвано грустью от вида этого глубокого инвалида, человека, который когда-то, подобно святому Франциску, мог с пониманием прислушиваться к разговорам зверей в лесу и одновременно мог превращаться в свирепого зверя, истребившего огромное количество таких же, как и он сам, людей.
В конце концов мы приняли решение прекратить заслушивание его дела на этом суде с условием, что оно будет возобновлено, если подсудимому удастся излечиться. Но случилось так, что, прежде чем Раш смог вновь вернуться на скамью подсудимых в Нюрнберге за все то, что он совершил как генерал СС и руководитель эйнзатцгруппы, его призвал на заслушивание дела всей его жизни самый высший из судей. Раш умер 1 ноября 1948 г.
Я не сомневаюсь, что Раш говорил правду о воспитании, которое получил в детстве. Кроме того, его отец сумел дать сыну прекрасное образование. После получения степеней доктора юриспруденции, доктора права и экономики он приступил к практической деятельности и вскоре стал мэром города Виттенберга (ныне Лютерштадт-Виттенберг). Поэтому ни в коем случае нельзя говорить о том, что именно из-за недостатка жизненного опыта и образования Раш не смог понять суть зла и насилия, которые несла людям нацистская партия, куда он вступил уже в зрелом возрасте, в 40 лет. Раш считался настолько образованным человеком, что его коллеги иногда обращались к нему: «доктор-доктор». Нельзя было сказать, что и прочие подсудимые были недостаточно образованными людьми, чтобы сознавать, что такое порядочность и что такое бесчестие. Поэтому, говоря о преступном поведении подсудимых, можно было лишь с прискорбием констатировать, что все полученные обширные знания они применяли для того, чтобы максимально грамотно и эффективно выполнять свои дьявольские задачи.
Самой большой проблемой для меня лично в деле об эйнзатцгруппах было не принятие решения о том, являются ли подсудимые виновными или невиновными. Этот вопрос, по мере приближения конца процесса, удалось разрешить. Меня, как и любого человека, беспокоил вопрос о том, как и почему эти прекрасно образованные люди смогли зайти так далеко и полностью отвергнуть то, чему их учили с детства, а именно уважение к таким основам человеческого бытия, как христианские понятия о честности, милосердии, чистоте
