деревянных столах и скамьях, стоявших прямо перед их лавками, а иногда — в мяч в длинных галереях, ловко перебрасывая его друг другу через головы проходивших мимо покупателей.
В Гостином дворе можно было найти любые самые лучшие русские товары и подделки под иностранные изделия. Чуть подальше по Садовой располагались еще два огромных рынка, Апраксин и Щукин двор, которые чаще всего посещали крестьяне и горожане-простолюдины. Вместе эти рынки занимали огромное пространство в 200 тысяч квадратных метров, которое почти целиком заполняли магазины, лавки и палатки — всего около пяти тысяч. Они теснились друг к другу так, что небольшие строения почти соприкасались крышами и между ними оставались только узкие проходы. Над неширокими деревянными воротами, ведущими на рынок, устанавливали иконы. Деревянные переходы и арки были переброшены от крыши к крыше, и они также украшались иконами и зажженными лампадами. Внутри рынка было сумрачно, стоял едкий запах квашеной капусты и кожи. Резчики по дереву сидели за своими станками, распевая во время работы песни собственного сочинения, играли шарманщики, и толпы бородатых русских в тулупах заполняли узкие проходы. Вперемешку с лавками, иногда прямо рядом с кабаками, где продавались водка и вино, стояли небольшие часовни с иконами, перед которыми крестьяне молились, стоя на коленях, или благочестиво крестились.
Любые подержанные вещи можно было найти на огромном Блошином рынке. Часть населения Петербурга постоянно обновлялась; здесь, подобно приливам и отливам, появлялись и снова отправлялись на поиски счастья жители провинции. Коль называл это явление «головокружительным кочевьем русского народа… Тысячи человек ежедневно проходили через городские ворота, не зная, превратятся ли они завтра в поваров или плотников, каменщиков или маляров.» Рынки предоставляли такой богатый выбор товаров, что, как писал Коль, «если бы в ворота вошли одновременно самоеды из Сибири и толпы обнаженных гуронов или чипевасов в том виде, в каком они обитали в своих родных лесах, то, скорее всего, лишь через несколько мгновений они отправились бы далее экипированными, как цивилизованные люди».
В одном из уголков рынка располагались торговцы иконами. Их товар был сложен стопками, как пряники, и иконы продавались дюжинами. Медные кресты и амулеты располагали снаружи лавок, стены которых были полностью увешаны сверкающими иконами всех форм и размеров в дешевых окладах под серебро и золото. На Готье произвел впечатление вид бородачей, продававших их, и он заметил, что с такими кроткими лицами они могли бы сами позировать художнику, писавшему Христа на иконах, которыми они торговали. Некоторые из образов были только что созданы учениками Санкт-Петербургской Академии художеств, но многие были старинными, и чем более закопченными и темными они выглядели, тем выше ценили их крестьяне, часто интересовавшиеся, не висели ли эти иконы ранее в церквях.
Так как в городе ежедневно праздновалось до пятидесяти свадеб, существовали ряды лавок, в которых продавались только свадебные принадлежности по вполне доступным ценам, в том числе всего за несколько копеек можно было купить металлический венец или венок из искусственных роз, скрепленных серебряной проволокой. Обычно лавки, в которых торговали смолой и мелом, были украшены по всему периметру рядами висящих балалаек. В некоторых ларьках не продавали ничего, кроме ладана, в других можно было купить белое одесское масло. Были там и магазинчики, торговавшие только медом из Казани, Тулы и близлежащих губерний. Можно было выбрать мед любого оттенка, от белого до очень темного, и разлит он был по бочонкам из липы. Целый квартал занимали лавки, в которых продавали огромное количество сушеных фруктов. Эти магазинчики были убраны просто фантастически. Тут красовались подставки с бутылками и банками, наполненными вареньем из Киева и различными сладостями. Вдоль стен стояли небольшие лари с изюмом, смородиной, миндалем и инжиром. В углах лежали огромные мешки с орехами, черносливом и ягодами можжевельника. У входа находились пузатые бочки с клюквой — ягодой, которую русские очень любят. Зимой мороженая клюква, похожая на маленькие красные кристаллики, отмерялась покупателям большими деревянными совками. Все эти магазины внутри и снаружи были увешаны гирляндами из длинных нитей с нанизанными на них сушеными грибами — любимой едой всех жителей России, независимо от их положения в обществе. Столы денежных менял располагались на каждом углу, заваленные монетами самых разных стран, но даже когда за таким столиком стоял мальчик лет двенадцати, почти никогда не случалось краж Если стол случайно опрокидывали проходившие мимо в спешке люди, они тут же начинали собирать монеты и все их возвращали меняле.
На Щукином дворе располагался птичий рынок, который заявлял о своем существовании кряканьем уток и воркованием голубей. Два длинных ряда деревянных лавок, обращенных к улице таким образом, чтобы проходившие могли видеть, что творится внутри, были до отказа заполнены птицами — большими и маленькими, живыми и забитыми — цыплятами, гусями, утками, лебедями, жаворонками, снегирями, коноплянками и соловьями. Над этими лавками на деревянных перекладинах, перекинутых через узкую улочку, мирно сидели голуби, и, как это ни любопытно — иногда бок о бок с кошками, которых держали, чтобы они уничтожали мышей. Русские никогда не употребляли в пищу голубей, считая, что эти птицы являются символом Святого Духа. Голубей покупали лишь для того, чтобы кормить и забавляться с ними, наблюдая, как они летают. Продавцы доставали их с перекладин с помощью шеста, к которому были прикреплены лоскутки. Размахивая такими палками определенным образом, торговцы умудрялись сообщить птицам, должны ли они лететь вверх или вниз, и, как это ни поразительно, голуби послушно выполняли команду. Соловьи, жаворонки и снегири продавались купцам, которые любили подвешивать клетки с ними в своих магазинах и кофейнях. Самую лучшую домашнюю птицу привозили из Москвы, а замечательных голубей — из Новгорода. Большинство певчих птиц поставляла Финляндия; гусей привозили даже из Китая, и они преодолевали более семи тысяч километров для того, чтобы прибыть на Щукин двор. Белки, ежи и кролики бегали в своих клетках. На задней стенке лавки, как правило, висели иконы с горящими лампадками, окруженные клетками с жаворонками.
Здесь продавалась в огромных количествах и замороженная птица: саратовские куропатки, финские лебеди, рябчики из Эстляндии и степные дрофы. Этих птиц упаковывали замороженными в огромные ящики и доставляли не только в столицу, но и во все уголки России. Подобные рынки существовали везде — будь то Тобольск, Одесса или Архангельск.
Огромный Сенной рынок, который Достоевский обессмертил в своем романе «Преступление и наказание», занимал целую площадь, расположенную на Садовой улице. На соседних улицах теснились лавки букинистов, в которых продавались подержанные русские и иностранные книги. Торговцы восковыми свечами предлагали свечи самых разных размеров и формы, свечи, украшенные позолотой или отделанные сверкающими кусочками металла и красными и синими стекляшками, свечи толщиной с человека и высокие, как столб, или же вытянутые подобно тончайшей нити. Сенной рынок был так забит людьми по утрам, что городовым с трудом удавалось очистить в центре проезд для экипажей. Одну сторону площади целиком занимали торговцы сеном и дровами, саженцами и садовыми растениями. Торговля сеном была очень оживленной; в середине девятнадцатого века в Петербурге было более шестидесяти тысяч лошадей. Крестьяне раскладывали сено на земле и разделяли его на небольшие охапки таким образом, чтобы извозчикам было удобно его покупать.
На другой стороне площади крестьяне продавали мясо и рыбу, масло и овощи, которые привозились в город целыми обозами. Груды яиц и горы масла были уложены на санях, превращавшихся в лотки и прилавки. Гусей тут же разделывали; кто-то мог купить шеи, кто-то — отдельно лапы, дюжинами и полудюжинами. Русские любили молочных поросят, и целые возы с ними прибывали, вытянувшись в линию, подобно цепочке муравьев. Как и во многих российских поселениях, здесь также были длинные ряды с мороженым мясом. Иностранцы поражались, наблюдая, как к рынку подъезжали сани с тушами быков и телят. Туши на глазах у покупателей разрубали топором и распиливали на части, и во все стороны разлетались кусочки костей и мяса. Никто не просил отрубить ломтик на бифштекс или отбивную — покупали большими кусками или частями туши. Огромные сани привозили мороженую зайчатину, а также лосятину, оленину и медвежатину. Крошечных, почти прозрачных маленьких рыбок, называемых снетками, привозили в больших мешках и накладывали на весы совковыми лопатами. Чтобы сохранить замороженными щук, лососей и осетрину, их накрывали снегом и кусками льда. Живых телят, лошадей, крестьянские телеги и сани продавали еще на одном огромном рынке, неподалеку от Александро-Невской лавры.
По всей России бродили, где им заблагорассудится, тысячи странствующих коробейников, предлагавших свой товар. Из всех свойственных русскому человеку черт характера одна, возможно, упоминается иностранцами особенно часто — это любовь россиян к перемене мест. «Крепостные пользовались большей свободой перемещения, чем немецкие крестьяне», — с некоторым удивлением
