И, оглянувшись по сторонам, с придыханием прибавила.
— Ай мэйк ю лав![34] — Она вцепилась в руку Владимира Ивановича, привстала на носки и, обдав запахом «Шанели», проворковала на ухо:
— Мени, мени лав! Андестенд[35]?
Ошарашенный Ахенэев натружено закопался в памяти, пытаясь перевести сказанное иностранкой, но, кроме общеизвестного. — Андестенд? — Понимаете? — ничего путного не вспомнил и, тупо улыбаясь, закивал головой.
— Мени лав! — Повторила незнакомка, и перейдя на чистый русский язык, вымолвила с очаровательной улыбкой.
— Ну и лопух!..
— Чте, чте? — Настроившись на иностранный лад, обескуражено спросил Владимир Иванович.
— Да ни чте! Отстегивай сто гринов и — все дела. Долларс, долларс, андестенд?
— Да нет у меня такой валюты, девушка!
Красотка сразу потухла и отступила от Ахенэева.
— Вот невезуха… — И, со слабой надеждой. — А может у тебя бундеса [36] или лиры есть?
— Нет… Только рубли…
Дева внезапно разозлилась.
— Да иди ты…, со своими рублями. Я ими могу с ног до головы обклеить…
И, увидев выходящего из «Мерседеса» респектабельного клиента, стремительно подлетела к нему.
— Эскьюз ми, сэр! — Донеслось до Владимира Ивановича.
— Ректор сегодня не принимает. Совещание. Андестэнд? — заявила девица и, не обращая внимания на посетителей, принялась лакировать ногти.
Ахенэев вышел из оцепенения: «Кровавая Мэри», ранее оскорбленное достоинство — все это сжалось в тугую пружину ненависти и решимости.
Ретивое взыграло, пружина лопнула и фантаст, рванув от избытка энергии воротник рубашки, ломанулся к резной двери ректора.
Не ожидавшая натиска, секретарша, как укушенная, скрылась под столом.
В кабинете действительно шло совещание.
— Ба! Старые знакомые! — Яша несколько раз полыхнул фотовспышкой.
Лица на самом деле оказались знакомыми. За исключением одного. Закинув ноги в кроссовках на полированный стол, в глубоком кожаном кресле восседал пышущий здоровьем, ни от мира сего, ангел. Из всех совещавшихся только он не проявил беспокойства и продолжал, как ни в чем не бывало, потягивать коричневую с золотой каемкой, сигарету.
На ректора, грызуна-распорядителя и седобородого, визит нежелательных гостей произвел впечатление отвалившегося потолка.
— Я же говорил, босс, что-то нечисто… — Черт еще раз озарил разбитых параличем вспышкой, затем покопался в кофре и, достав какой-то бланк, помахал им перед носом постепенно приходящего в себя ректора.
— Приступим!
— Что это? — Спросил у Якова Ахенэев.
— Ничего особенного. Санкция на обыск. С такими высокопоставленными грешниками приходится соблюдать все формальности. Иначе не прошибешь — бюрократы…
В одежде, отливающей всеми спектрами света, не похожий на ангела ангел отщелкнул окурок в угол и, сбросив кроссовки со стола, процедил:
— Я протестую против обыска. С ними можете делать все, что заблагорассудится, а я — персона неприкосновенная. Дипломат. Прибыл с Альдебарана. Требую связаться с консулом. Вот мои документы.
Залетный протянул Якову продолговатую книжечку в белой обложке. Ознакомившись с удостоверением, черт досадно сплюнул.
— Точно, дипломат. Но где-то я эту рожу видел. Вот, только не припомню, где…
Фантаст не знал цели обыска, но по Яшиному настрою понял — если ангел ускользнет, операция не выгорит.
— Ну-ка ты, павлин заморский! — Ахенэев набросился на опешившего представителя галактического рая. — Выворачивай карманы, не то хуже будет. Мне на твой статус начхать, я тоже нездешний! Чего вылупился, сейчас все перья пообщипаю!..
Ангел волчком закрутился на месте, не зная, что предпринять.
— Консула вызывайте! — Не совладав с эмоциями, на этот раз истошно завопил он, инстинктивно схватившись рукой за левый, заметно оттопырившийся карман.
— Я тебе такого косула выпишу, лещем называется… Вот моя верительная грамота, — и разбушевавшийся фантаст засветил ангелу по нимбу «Кодаком». — Выворачивай карманы, кому говорят… — Персону твою нон грату мять нехай[37]…
18
Децибелы гнули, стебали и подковывали Владимира Ивановича с Яковом, точно обезумевший тайфун.
— А-а-а… — Не соображая, что вытворяет, Ахенэев дергался как паяц, в такт с соседями.
— У-у-у… — Черт исступленно вращал над головой пращой — фотоаппаратом.
Переход от инцидента в кабинете ректора к групповому помешательству был настолько неожидан, что Владимир Иванович и Яков просто не могли прийти в себя. Мозги оказались неприспособленными к подобным перегрузкам. Принятая извилинами — информация заставила тут же отреагировать и путешественники замандражировали, пополнив своим присутствием ряды бряцающих цепями, шипами и прочими дешевыми металлоизделиями меломанов. Прикованные к пульсирующему ритму, словно к невидимому компрессору, они вгрызались пятками и копытами в землю не хуже отбойных молотков.
Изредка до перекошенного сознания доходили слова и тонули в бушующем потоке мегаватт.
— Бэби!! Май литл вумен… Ай крейзи мен… Ю-ю-ю! Ю-ю-ю! Ви а зе бест бенд… Ы-ы-ы! Ой-е-ей!
Неизвестно, до каких уголков Яшиного подсознания докатились волны этой истерии, но то, что черт стал вытворять в дальнейшем, понемногу привело Владимира Ивановича в себя.
— И-го-го, — зычно заржал Яков и ретиво забил копытом. Наступила минутная пауза, но черт, по запарке кроша землю, продолжал окапываться.
Тишина царила недолго: свист и овации заполнили вакуум.
Яков зарылся по пояс и, окончательно выложившись, перестал ржать, ошампуренно заводил по сторонам мордой.
Владимир Иванович тоже шугануто озирался, не понимая, где находится и что с ним произошло.
Прямо перед фантастом, за гривастыми, гребнястыми головами соседей находилась сцена с подиумом, загроможденная многоэтажной аппаратурой.
— Яшенька, родной, уж не в секту ли трясунов угораздили? — Обретя голос склонился Владимир Иванович к черту. И, в тот же момент почувствовал тягучую боль в нижней половине туловища, сходную, разве что, с катанием на «эскалаторе».
— Но-но! Ты, плешивый, полегче! Выбирай выражения, а то живо лишишься привилегии… — Стоявший слева от Ахенэева хромированный и анодированный волосатик довольно выразительно потрясывал на ошипованной ладони велосипедную цепь. В другой руке извивался чей-то хвост.
Правый сосед — обладатель высокого гребня на полубритой голове, вступился за Владимира Ивановича. Вероятно, Ахенэев чем-то ему импонировал.
