— Закрой хлеборезку, ты, вторчермет ходячий!
Недобритого украшали предметы портняжно-парикмахерского инструментария. Выдернув из щеки огромную английскую булавку, он протянул ее фантасту, а сам, вооружившись двумя опасными бритвами, стал подбираться к спасовавшему обладателю цепи. И неизвестно, чем бы закончился конфликт, не разгрузись аппаратура тоннами звуков.
Яков, не долго думая, нырнул обратно в окоп и, вцепившись в штанину Ахенэева, попытался втянуть его к себе. Но, внезапно, штанина освободилась и черт лихорадочно принялся ощупывать тело в темноте ямы.
Владимир Иванович, проигнорировав приглашение Якова, настороженно следил за происходящим вокруг.
Сначала ему показалось, что один за другим взорвались усилители, но потом стало ясно, что это обычный пиротехнический трюк.
Затем на сцену стреканула четверка грешников, похотливо накинулась на инструменты, заставляя их реветь от стыда и ужаса.
Откуда-то голенасто прокосолапил голый от пояса и голый по пояс мужик с туповато-злым выражением лица и, в такт ударнику, начал гнуть железные болванки — делать мускулатуру. А отбросив искореженный металл, переменил позу, и с исступленной жуткой решимостью заводил по мордасам зажженным факелом. Мужик бешено вращал глазами и предельно свирепо вглядывался в публику.
— Сейчас кого-нибудь начнет бить! — С замиранием сердца подумал Ахенэев и потянулся к уже ставшему привычным аппарату. Но неожиданно вновь нахлынула тягуче-дергающая боль ниже поясницы и Владимир Иванович попятился к окопу, досадуя на не ко времени скрутивший радикулит.
Фантаст краем глаза взглянул на черта и прикусил губу. Даже сквозь рев музыки он услышал как безудержно горько рыдает Яков.
— Какое восприимчивое сердце! Как тонко проник в какофонию звуков! — Подумал Ахенэев, на время забыв о неприятных собственных ощущениях, и опустился на колени перед чертом.
— Успокойся, милый! — Владимир Иванович понимающе гладил по холке вздрагивающего помощника.
— Издеваешься, да? — Яков мусолил обшлаг костюма. — Попутал с тобою Антихрист и — посыпалось: то рог отшибут, то чуть не в лепешку…, то сожрать зарятся… А теперь, — черт пуще прежнего залился слезами, — достукался: мамкой данного хвоста лишился!!
Ахенэев удивленно заглянул в яму.
— Не понял? Где же он?
— Где, где… А у тебя сзади, что болтается? Веревка, что ли?
Владимир Иванович задержал дыхание и несмело запустил руку за спину. Так и есть, он самый… Но управлять функциями столь необычной конечности фантаст, понятно, не умел, а потому, протянув его между ног, с неприкрытым отвращением помял в пальцах.
— Яша, а это действительно твой хвост? — Ахенэев попробовал отделить от тела чью-то, не совсем удачную, «шутку» и только, в который раз почувствовал знакомую, рвущую задницу боль, осознал, наконец, что хвост-то прирос намертво! Вот тебе и радикулит…
— Ты что из меня дурака делаешь? Иль самому понравился, так решил мозги покомпоссировать? — Лютая ненависть внезапно послышалась в Яшином голосе, но тут же надломилась, сварьировала на гундосый щенячий визг.
— Мой хвост, мой!! Можешь проверить — у самой кисточки пролысинка, след ожога.
— Что ты мелешь!? — Владимир Иванович не знал, что и делать. — Да мне эта прилада, как собаке пятая нога!
Фантасту стало дурно.
— Как быть, Яшенька? Как я на Земле покажусь-то? Да и у тебя, не в обиду сказано, без хвоста, видок ущербный… И вообще, где мы находимся и что это все означает?
Черт прекратил рыдания, правильно рассудив, что слезами горю не поможешь. Тихо ответил:
— Мы находимся как раз там, куда и планировали попасть: в Богеме, в пятом круге. А вот каким макаром оказались в этом бедламе, убей — не знаю! Но, клянусь памятью покойного дедушки Люцифера — разберусь. И не завидую тому гаду, кто сотворил подобное…
Что сделает Яков с гадом, Владимир Иванович лишь смутно догадывался, но тон, каким черт произнес эти слова, не оставлял сомнения, что сатисфакция неминуема.
— Надо отсюда побыстрее выбираться, босс, да с Эдиком на связь выходить. На него одного надежда…
Ахенэев не меньше черта был удручен случившимся. Бесхвостых грешников в аду — пруд пруди, а вот хвостатый писатель, пусть и фантаст — это катастрофа! На признание, а тем более, популярность, можно рассчитывать, разве что, в качестве живого экспоната.
Яков адаптировался, переборол депрессию и даже постарался подбодрить Владимира Ивановича.
— Выше голову, босс! На хвосте свет клином не сошелся. Не мытьем, так катаньем, а восстановим все в лучшем виде. Ампутируем хвостишко, глазом моргнуть не успеешь. Отрезать — не пришить. А вот мне-то каково?… Так что, потерпи с хвостом. До шестого круга. Там по этой части мастаков, как на собаке — блох. У тебя отхватят, а мне — жилка к жилке, сосудик к сосудику, подгонят…
Судя по тому, что взрывы на эстраде участились, ожидался сногсшибательный номер. Слушатели радостно загалдели, придвинулись к эстраде.
— Босс! Ну-ка протри очки! Узнаешь, кто там мочит капканы? — Яков взахлеб ликовал. — Во, отчебучивает!
Опутанный проводами, на сцене загуливал Тьмовский!
Выхватив у одного из длинноволосых гитару, он охаживал налево и направо как конферансов, так и музыкантов.
Для окружающих появление очередного исполнителя со столь экспрессивной манерой поведения, метавшегося в бликах прожекторов и наседавшего на рокеров, воспринималось как оригинальный стиль самовыражения, как своеобразный запев. Толпе была неведома истинная причина его появления на подмостках.
Эдику же было не до музицирования: Тьмовский замотался вдрызг, разыскивая пропавших без вести Ахенэева с чертом. И, в случайно подвернувшемся под лапу микрофоне, он осененно углядел как раз тот случай, когда от ниточки разматывается клубок…
— Я-а-ш-а-а! Где-е ты! Отзо-вись!
Колонки и усилители преобразовали и без того не слабый бас Эдика в стодецибельный шквал.
Яков мигом выскочил из окопа и во всю силу легких завопил:
— Э-эдик! Мы — ря-адом!
Ахенэев поддержал крик.
Однако, пробраться сквозь спрессованную толпу грешников оказалось непросто. И скитальцы, ради воссоединения, предприняли единственный верный ход.
Яков нырнул обратно в окоп и, мощно заработав копытами, продлил его в тоннель. Владимиру Ивановичу ничего другого не оставалось, как, восхитясь в душе находчивостью черта, утрамбовывать тоннель животом, проползя по всей его длине.
…Только со сцены Владимиру Ивановичу открылись истинные масштабы окружавшего их сумасшествия. Площадь в несколько сотен квадратных километров была заселена требующими продолжения концерта, стоящими вплотную друг к другу фанатами.
— Пойдемте, друзья, пусть лабают[38] без нас, — предложил Тьмовский. Они зашли за кулисы, а со сцены прозвучало:
— Любители металла! Вас приветствует группа «Тупик»!
Заработал паровой молот и сбившийся с неведомого маршрута скорый поезд полетел под откос.
— Хочешь верь, хочешь нет, но когда я с ребятами ворвался в кабинет, вами там и не пахло! — Расхристанной походкой Эдик прохаживался перед чертом и Ахенэевым. — Куда, спрашиваю, вурдалаки,
