действительно так, то впервые в истории белые люди с полностью развитым чувством вины встречаются с краснокожим из первых дней нашего поселения. Сегодня мы думаем о индейцах совершенно иначе. В семнадцатом веке они были дикарями и стояли на пути нашей потребности в земле и нашей жадности. Сегодня, теперь у нас есть все, что нам нужно, и мы уже можем себе позволить и жалость и терпимость. Я вот заметил, что мы все время думаем только о том, как уничтожить этого шамана, как биться с ним. Неужели в нас нет к нему ни капли сочувствия?
Я раздавил окурок сигареты.
— Я чувствую сочувствие к Карен Тэнди.
— Да, — тут же согласился Джек. — Это само собой разумеется. Она — наша пациентка, и ее жизнь оказалась в страшной опасности. Но разве к нему ты ничего не чувствуешь?
Удивительно, но Джек Хьюз был прав. Я чувствовал что-то. Маленькая часть моего ума хотела, чтобы этот шаман выжил. Ведь если бы был какой способ сохранить жизнь и Карен Тэнди и ему, то я наверняка выбрал бы этот способ. Я боялся его, его мощь и владение магией наполняли меня страхом, но одновременно же он был чем-то вроде героя из легенды, и его уничтожение означало бы уничтожение части американской истории. Он был последним живым памятником позорного прошлого нашей страны, и убить его значило растоптать последнюю искорку того духа, который дал Соединенным Штатам такие цветастые и мистические основы. Он был представителем, последним представителем истинной магии Америки.
Именно в эту минуту зазвенел телефон. Джек снял трубку.
— Хьюз слушает.
Кто-то в трубке говорил что-то очень взволнованно. Джек наморщил лоб и кивал головой.
— Когда? Вы уверены? Пробовали ли ее открывать? Что это значит? Да или нет?
Наконец, он положил трубку на место.
— Что-то плохое? — спросил я.
— Не знаю. Дело в Карен. Мак-Ивой утверждает, что они не могут открыть дверь. Что-то творится в ее комнате, а они не могут открыть двери.
Мы выбежали из кабинета к лифту. Там уже были две санитарки со столиком на колесах, полным бутылочек и мисочек. Мы потеряли ценные секунды, прежде чем они сошли с дороги. Мы вошли, я нажал кнопку десятого этажа и лифт начал спускаться.
— К черту, что там могло случиться? — напряженно спросил я.
— Кто знает… — Джек пожал плечами.
— Надеюсь только на то, что шаман еще не может полностью располагать своей силой, — сказал я. — Потому, что если может, то можно считать, что нас уже нет.
— Не знаю, — ответил Джек. — Идем, мы уже на месте.
Двери лифта с шипением раскрылись. Мы побежали по коридору к комнате Карен. У дверей стоял доктор Мак-Ивой, два санитара и рентгенолог Селена.
— Что случилось? — закричал Джек.
— Она осталась одна всего на пару секунд, — объяснил Мак-Ивой. — Как раз менялись санитары. И когда Майкл пытался войти назад, он не мог открыть двери. Смотрите сами.
Мы заглянули внутрь через стекло двери. С удивлением я заметил, что в постели Карен Тэнди осталась лишь смятая, сбитая в угол постель.
— Там, — шепнул Джек, — В углу.
Я изогнул голову и увидел Карен, стоящую у противоположной стены. Лицо ее было ужасающе бледным, стянутые в гротескной улыбке губы приоткрывали оскаленные зубы. Она склонилась вперед под тяжестью огромного, раздутого пузыря на затылке, а ее длинная, белая госпитальная рубашка, разодранная на плечах, приоткрывала иссохшие груди и торчащие ребра.
— Господи Иисусе, — вырвалось у Джека. — Она еще и танцует.
Он не ошибался. Карен медленно переступала с ноги на ногу в том же неслышном ритме, как и недавно миссис Герц. Казалось, что она прыгает в такт музыки беззвучного барабана или молчащей флейты.
— Мы должны попасть внутрь, заявил Джек. — Она прикончит себя этим подпрыгиванием.
— Майкл, Вольф, — обратился Мак-Ивой к санитарам. — Надо выбить эти двери. Справитесь?
— Попробуем, мистер доктор, — ответил Вольф, коренастый молодой немец с короткими, по-военному подстриженными волосами. — Мне неприятно, что так произошло, но я не отдавал себе отчета в…
— Только выбейте эти двери, — бросил Джек.
Оба санитара отступили на метр или два и вместе ударили плечами в двери. Они треснули, полетели щепки, лопнуло стекло. Через неровную дыру дунул необычно холодный порыв ветра, похожий на тот, который дул во время нашего спиритического сеанса в жилище миссис Карманн.
— Еще раз, — сказал Джек.
Майкл и Вольф снова отступили и врезали в дверь опять. На этот раз вырванные из петель двери криво повисли, открывая проход. Хьюз пересек его и двинулся прямо к колеблющейся и подпрыгивающей на коврике Карен. Огромный, набухший нарост трясся и дрожал при каждом ее движении. Выглядело это так омерзительно, что меня даже затошнило.
— Успокойся, Карен, — мягко сказал Джек Хьюз. — Вернись в постель.
Карен повернулась на босой пятке и посмотрела на него. Так же, как и в прошлый раз, ее глаза были чужие, дикие, покрасневшие, полные ощущения силы.
Джек подходил к ней протягивая руки. Она медленно отступала, в ее глазах все еще пылала ненависть. Нарост скрутился и дернулся, как мешок, в котором брыкается овца.
— Он… говорит… что… не… можешь… — запинаясь сказала она своим собственным голосом.
Хьюз остановился.
— Он говорит, что я что не могу, Карен?
Она облизала губы.
— Говорит… что… не… можешь… его… касаться…
— Но, Карен, — не уступал Джек. — Если мы не побеспокоимся о тебе, то и он не переживет. Мы делаем все, что можем для вас обоих. Мы уважаем его. Хотим, чтобы он жил.
Она отступила еще на шаг, сбросив на пол поднос с хирургическими инструментам.
— Он… тебе… не… верит.
— Но почему, Карен? Разве мы не сделали все возможное, чтобы ему помочь? Мы же не солдаты и не воины. Мы занимаемся лечением, как и он. Мы не хотим его обидеть.
— Он… страдает…
— Страдает? Отчего?
— У… него… болит… Он… страдает.
— Почему у него болит? Что с ним случилось?
— Он… не… знает… Страдает… Это… был… свет…
— Свет? Какой свет?
— Он… убьет… вас… всех…
Неожиданно она перестала колебаться. Она закричала. Крича упала на колени, царапая и дергая свой затылок. Майкл и Вольф подскочили к ней и быстро перенесли в постель. Джек Хьюз приготовил шприц с чем-то для успокоения и не колеблясь вбил ей в вену руки иглу. Она постепенно стихла, чтобы наконец впасть в нервный сон. Все время во сне она металась и тряслась, а ее веки дрожали.
— Это облегчает дело, — заявил Джек.
— Какое дело? — удивился я.
— Идем прямо к ее родителям и объясняем им точно все, что происходит с их дочерью. Вызываем этого шамана из Южной Дакоты и бьемся с этой бестией, пока она не будет мертва.
— И никакого чувства вины? — спросил я. — Никакого сочувствия?
— Конечно же, я питаю живое сочувствие и имею чувство вины. И именно потому, что они есть, я должен его ликвидировать.
— Не понимаю.
— Гарри, — сказал Джек. — Этот шаман страдает. Он не знает, почему, но утверждает, что это свет.
