литературе, по тригонометрии — двойку… Имейте в виду, что это не случайность. Когда она почувствует силу коллектива, она сама придет к нам. А когда придет, мы еще раз поговорим начистоту!
— А если не приду? — запальчиво спросила Валя.
— А не придешь… и не надо! Мы не заплачем. Пускай в институте с тобой возятся… А что на самом деле! У нас и без нее дела хватает. Голосуй, Катя!
— Может быть, еще кто-нибудь скажет? — спросила Катя, взглянув на Константина Семеновича, но тот отрицательно покачал головой.
Этот жест увидели, и сейчас же раздались голоса:
— Довольно!
— Голосуй!
— Тогда я голосую, — сказала Катя. — Кто за исключение Беловой из нашего коллектива, прошу поднять руки!
Она обвела глазами класс. Все сидели со строгими, хмурыми лицами, но все, включая и Лиду, подняли руки.
— Так… Единогласно!
— При одном воздержавшемся, — силясь улыбнуться, заметила Валя. — Мой голос тоже считается!
Эта фраза покоробила девушек. Как могла шутить Белова в такую минуту и в присутствии Константина Семеновича!
— Ой, девочки, она с ума сошла! — вырвалось у Нади.
Думая, что Белова сама догадается и выйдет из класса, Катя подождала с минуту, но исключенная продолжала сидеть на своей парте, как ни в чем не бывало.
— Белова, прошу покинуть собрание! — предложила председатель.
— Это почему? — спросила Белова. — Я присутствую на классном собрании, а из школы меня еще никто не исключал!
Тамара вскочила и быстро подошла к Беловой. Одновременно с ней, с другой стороны, подошла Женя, чтобы предупредить вспышку.
— Выйди из класса, — прищурив глаза, раздельно отчеканила Тамара.
— Не пугай, а то я заплачу!
— Последний раз говорю! — сквозь зубы предупредила Тамара.
— Белова, я тебе как староста говорю, — вмешалась Женя. — Иди домой…
Оставаться только наблюдателем больше было нельзя, и Константин Семенович встал.
— Белова! Вы отдаете себе отчет в том, что делаете? — хмуро спросил он. — Председатель собрания сообщил вам волю всего коллектива. Почему вы не подчиняетесь?
— Хорошо, я уйду. Драться с ними я не намерена. Она собрала книги в портфель и, при полном молчании, вышла из комнаты с гордо поднятой головой.
В это же время внизу в кабинет директора постучалась Марина Леопольдовна.
— Вы меня звали, Наталья Захаровна? — спросила она, открывая дверь.
— Заходите, пожалуйста, садитесь, — предложила директор.
Она была не одна. Глубоко в кресле, у стола, закинув ногу на ногу, сидела Василиса Антоновна. Она держала на коленях книгу, на которой лежал исписанный лист бумаги.
— Я пригласила вас вот по какому поводу, Марина Леопольдовна, — начала директор, когда учительница села во второе кресло. — Мы решили основательно познакомиться с педагогическими убеждениями Макаренко. Надо, чтобы весь состав учителей нашей школы отчетливо и ясно представлял себе его основные положения. И вот, я хотела просить вас сделать доклад на тему: «Детский коллектив в средней школе, его влияние на отдельную личность и взаимоотношения с учителями».
— Так. Это что, вместо политучебы? — спросила Марина Леопольдовна.
— Не вместо, а вместе с политучебой, — поправила ее Василиса Антоновна.
Марина Леопольдовна покосилась на математичку, но ничего ей не сказала. Обе учительницы работали в одной школе более двадцати лет, но между ними не было ни сердечности, ни дружбы. Обычные служебно-деловые, вежливые отношения.
— Какой срок? — спросила Марина Леопольдовна.
— Доклад намечен в конце января. Так, Василиса Антоновна?
— Да, — подтвердила математичка, взглянув на план.
— А почему, собственно говоря, я должна делать этот доклад? Почему вы не нагружаете молодых учителей?
— Все доклады будут делать учителя, давно работающие в школе, — пояснила директор. — У вас большой опыт, много случаев из личной практики, примеров…
— Ах, вот в чем дело! — успокоилась Марина Леопольдовна и открыла свой портфель. — Надо записать. Значит, как вы сказали?
Наталья Захаровна продиктовала тему и прибавила:
— Если у вас возникнут какие-то вопросы, то обращайтесь к Василисе Антоновне. Она ответственна за семинар… Это еще не все, — сказала директор, видя, что учительница собирается уходить. — Предстоит еще один разговор. Всем нам известно, что в десятом классе между Валентиной Беловой и остальными девочками создались нездоровые отношения…
— Это верно! — подтвердила Марина Леопольдовна.
— Стало известно и то, что вы сочувствуете Беловой и, так сказать, покровительствуете. Это тоже верно?
— Что значит покровительствую? Я могу только сочувствовать! Когда лучшая ученица… гордость нашей школы вдруг ни с того ни с сего получает тройку, а зачем и двойку, я, конечно, сочувствую!
— Это как раз очень хороший наглядный пример для вашего доклада, — спокойно заметила Василиса Антоновна.
— Двойка? — не без ехидства спросила Марина Леопольдовна.
— И двойка и ваше покровительство, — ответила Василиса Антоновна.
— Хорошо. Я воспользуюсь этим примером.
— А если вы не воспользуетесь, Марина Леопольдовна, то воспользуюсь я, — холодно предупредила ее Василиса Антоновна. — Воспользуюсь на первом же педагогическом совете.
Услышав такую угрозу, Марина Леопольдовна встревожилась. Она взглянула на директора, затем на математичку и поняла, что тут единое мнение. По-видимому, этот вопрос обсуждался раньше, до ее прихода.
— Простите… я не понимаю, — спросила Марина Леопольдовна, но уже совершенно другим тоном, — в чем вы меня обвиняете?
— В том, что вы мешаете работать воспитателю десятого класса и делаете грубую педагогическую ошибку, — прямо сказала Василиса Антоновна, поднося к глазам пенсне.
— Так вы мне объясните, — сдержанно попросила Марина Леопольдовна. — Может быть, я действительно перестала понимать самые элементарные вещи?
— Да! Это элементарные вещи. Преподавательский коллектив должен иметь единую линию, и всякий разброд болезненно отражается на нашей работе. Сочувствуя Беловой, вы наносите серьезный вред всему коллективу класса.
— А при чем тут вы, Василиса Антоновна? — перебила Марина Леопольдовна. — Ведь вы, кажется, не воспитатель десятого класса.
— Как и вы, Марина Леопольдовна.
— У меня там больше прав.
— Каких?
— Я слишком давно знаю этих учениц… В блокаду мы с ними на огородах прожили два лета…
Видя, что Марина Леопольдовна упорствует и спор принимает личную окраску, Наталья Захаровна, по привычке, постучала карандашом по чернильнице:
— Никто не отнимает ваших заслуг, Марина Леопольдовна, но все мы люди и можем ошибаться. Сейчас в десятом классе идет общее собрание, и думаю, что Белова чувствует себя неважно. Скажу прямо,
