— В какой-то известный момент человек может вернуться в первобытное состояние, это допустимо.
— Да, особенно если недалеко ушел от этого, что ты и доказал. Типично бериевский прием — обвинить невинного!
В ответ Володя рассмеялся заразительно и весело.
— Ну, прости меня, кобра, я скот! Есть в твоем змеином сердце прощение влюбленному? Повинную голову и меч не сечет!
— Не влюбленному, а похотливому козлу!
— Это почти одно и то же!
— Нет! Говори только о себе! — живо возразила ему Надя, чувствуя, что теряет весь свой запал. — У меня нет дедушки, как у Маши, и заступиться за меня некому, верно! А ты из того клана, который оправдает тебя в любом случае. Мне приходится защищаться самой. Так что уж извини, что мало, следующий раз я пришибу тебя до смерти или оставлю калекой на всю оставшуюся жизнь.
— Сама плакать будешь! — сказал Володя, нисколько не обижаясь на нее.
— Возможно, поплачу, глаза у меня на мокром месте.
Внезапно он перестал смеяться и решительно произнес:
— Теперь посиди, пожалуйста, без эмоциональных порывов и выслушай меня спокойно. Да подожди хлебать чай! Успеешь! Момент ответственный, не упусти своего счастья!
— Наглец! — возмутилась Надя. — Говори быстро, потому что я тебя скоро выпровожу за дверь!
— Успеешь! Дай мне свою руку и не дергайся. Сегодня я умиротворенный и не нападаю на безоружных. — Он посмотрел ей прямо в глаза, слегка наклонив голову, чуть насмешливо и весело. Потом нежно и ласково поднес ее руку к губам. — Выходи за меня замуж! Я — честное слово, неплохой парень, и я люблю тебя! Это уже точно, проверено, установлено и не требует дополнительного доказательства.
Надя смолчала, но все в ней кипело злорадным ликованием: «Вот как надо с вашим братом, уверена, когда бы добился своего, на том и вся любовь иссякла».
— Понимаешь? Ты мне нужна, я не могу без тебя, ты мешаешь мне думать. У меня защита в начале марта, а я, как помешанный, все думаю о тебе, и тебе я тоже нужен. Одной жить нельзя. Это неестественно. Ну, как?
Надя резко отняла руку:
— Ах, Трилли хочет собачку! — с язвительной усмешкой сказала она. — Не так, так эдак!
— Каково! Умница-разумница. Ты правильно поняла! Да, хочет! Ужасно хочет, только не собачку, а ядовитую кобру Нагайну! И жить без нее не может, вот беда!
— А ты уверен, что кобра без тебя не проживет?
— Уверен, теперь уверен! Ты сама меня убедила!
— Какая неслыханная наглость! — возмущенно воскликнула Надя. — Я просто онемела!
— Да! Именно так ловят кобр: придавят рогатиной к земле и быстро в мешок, чтобы укусить не успела!
— Какое необычное признание в любви!
— Не правда ли? Оригинально!
Но Надя не засмеялась. «Как мне признался Клондайк? «Кажется, со мной приключилась беда, я влюбился!» Да, верно, это была беда для нас обоих. Но нет! — усилием воли она прогнала горестное воспоминание. — Не надо, не надо вспоминать!»
— Ну, говори же, я слушаю тебя!
— У кобры с козлом биологическая несовместимость!
— Ну, этого ты знать не можешь, это мы выясним позже. Надя продолжала молчать, рука ее, независимо от желания, машинально выписывала замысловатые иероглифы обгорелой спичкой на скатерти стола. «Я бы могла его полюбить, если б не помнила, не знала бы, не сравнивала, если б забыла о том, что бывает совсем по-другому. И, может быть, не теперь, а позже», — говорила она мысленно себе.
— Не отворачивайся, смотри сюда!
Надя повернулась к нему лицом. Улыбка у него была нежная и очень теплая.
— Оказывается, у тебя только язык змеиный, а глаза… — он на секунду задумался, подыскивая выражение.
— У меня не глаза, а очи! — быстро перебила его Надя. — Разницу знаешь между глазами и очами?
Володя замер. Лицо его стало растерянным и удивленным. Он откинулся на спинку стула:
— Кто же тебе сказал это? Он? Твой, как ты говоришь, возлюбленный, был поэт? Я угадал?
— Нет!
— Какая досада! И все мимо! Я совсем не умею уговаривать женщин! Даже не приходилось никогда их уговаривать, наоборот!
— Жлоб! Каков жлоб! — сокрушенно всплеснула руками Надя.
— Наш ответ вашим «очам», — снова весело рассмеялся Володя, довольный, что наконец «достал» ее.
Но потом милое его лицо опять стало серьезным.
— Послушай, Надя! В любви не бывает равенства. Один любит, другой позволяет себя любить.
— Что ты знаешь? Еще как бывает! — возразила с сожалением она. — Да и что ты вообще знаешь о любви? Слышал, что бывает любовь!
— Я понимаю, — продолжил он, никак не отвечая ей. — В нашем союзе, если он состоится, в чем я совершенно уверен, здесь, я бью без промаха, в десятку.
— Ой, какое жлобство! — простонала Надя. — Ну и жлоб!
— Да, таков ответ вашим прекрасным очам, так в нашем: альянсе люблю я, а ты позволишь себя любить. Но это меня нисколько не угнетает, потому что еще вопрос, кто счастливей, любящий или любимый. Вот я гляжу на тебя, шипящую кобру, и думаю: как мне, наконец, подфартило! Счастье приходит к тому, кто умеет его терпеливо ждать! Я влюбился и счастлив наделать глупостей, докатиться до такого, что предложил себя в мужья!
Его внезапная откровенная сердечность и теплота смутили Надю совсем и задели за живое. «Который же он настоящий? Смешливый шутник, полумальчишка-полумужчина, или сейчас, искренний, способный на большие чувства друг?» — старалась угадать она, пока он горячо говорил ей что-то о себе. Внезапно ее осенило: «Так это же эгоизм, возведенный в высшую степень!» — и от ее минутной слабости не осталось следа.
— Трилли хочет собачку! И ему неважно, будет ли собачка любить и желать нового хозяина, так?
— Нет! — серьезно сказал он. — Просто я уверен, что кобра несколько диковата, но я смогу приручить ее.
— Знаешь что? А кобра еще подумает!
— И долго?
— А ты вообразил себе, что тебе прыгнут на шею от счастья?
— Приблизительно так! Я ошибся?
— Сильно! Я вообще не могу выходить замуж раньше мая.
— Что ты хочешь сказать? Я должен ждать два месяца?
— Совсем не обязательно. Это я должна ждать! У меня зарок, и я его не нарушу ни при каких обстоятельствах!
— Что?
— Да, зарок! Обет! И кончается он в мае.
— С ума свихнуться можно! Фантастика времен моей бабушки в стиле Герберта Уэллса! — теряя терпенье, раздраженно воскликнул Володя. — Плод твоей бурной фантазии! Обет!
— Фантазии? — вскричала, оскорбленная до глубины души, Надя. И, злобно сверкая глазами, глухо прошипела ему в лицо — Шел бы ты куда подальше, балованный мальчик престижных родителей!
— Я уйду! — сказал он, поднимаясь со стула. — Ты раздражена, как истинная кобра, и можешь укусить больно! Этого допустить нельзя! Яд кобры смертелен! А мы этого не желаем, ни ты, ни я! — И
