космопорте ему платят не так много. Может быть даже, он крадет использованные билеты из конторы.
За два мини-билета я бы запросто могла приобрести в оружейной космопорта атомный пистолет и размазать проклятого развратника по панели! Меня бы отправили в тюрьму на Венере, и больше никаких хлопот.
Нет, дело того не стоит. Я не переношу жару и ненавижу песчаные бури.
Да, а завтра вечером вот еще будет веселье — Хендрик Халли ведет меня в Космический театр, и за одно паршивое представление и тухлое фрикасе из лунной мыши он ждет, что я пойду на риск оплодотворения. Подумать только!
Ох, как удручающе жарко. А мою дурную электростиралку переклинило как раз тогда, когда она нужна. Придется лететь стирать одежду в Космомат, а я так устаю от ночных перелетов.
О, снова они принялись за свое, эти придурки через дорогу. Ну почему они не отключат громкоговорители? Вот, опять началось! Марсианские «Иглз», «Рэд Сокс» с Луны[24] — да чтоб их всех засосало в вакуум!
А как подумаю о том, что завтра лезть в проклятую ракету — дважды! — громыхающее чудовище. Представьте только — больше часа до Марса! Жуть!
Нет, это уж слишком. Все бы отдала, лишь бы выбраться из этой дыры. Я бы даже согласилась на создание ячейки общества с Хендриком Халли. Великие галактики, надеюсь, до этого не дойдет!
Вот уехать бы в театральную столицу и стать известной, как Джилл Финг или вроде того. Чтобы все мужики падали в обморок и умоляли лететь с ними на их родную планету. Я по-настоящему ненавижу этот сверкающий стерильный город.
Ну что за гнусное место! Какое будущее ждет здесь молодую девушку? Никакого. У меня нет ни одного поклонника, который имел бы на меня притязания,— если не считать эту Лунную Мышь Халли, с его паршивенькой маленькой ракетой, у которой даже швы проржавели. Я не отважилась бы смотаться на этой развалине хотя бы и в Европу.
Через две недели отпуск. Делать будет нечего. Тухлая поездка на Лунный курорт. Сидеть там у кошмарного бассейна и смотреть, как милуются парочки. А потом я наглотаюсь красной пыли, и у меня подскочит температура. И еще я миллион раз схожу в Космический театр. О, какая тоска!
Хотелось бы мне попасть в старинные времена, на много тысяч лет назад. Вот тогда человек понимал что почем. Тогда было столько дел. Люди были людьми, а не какимито лысыми, беззубыми идиотами, какими стали теперь.
Можно было бы делать все, что заблагорассудится, без всякого правительства, которое следит за каждым твоим шагом.
В нашем времени нет смысла поддерживать существование. Чего молодой девушке вроде меня ждать от такой эпохи?
О проклятье. Пора лететь в Космомат стирать белье.
ХХХХ
Дорогая каменная плита!
По временам меня так мутит от этой проклятой пещеры, что...
Дети Ноя
Было чуть больше трех часов утра, когда мистер Кетчум проехал мимо указателя с надписью «ЗАХРИЙ: нас. 67». Он тяжело вздохнул. Еще один приморский поселок в бесконечной череде селений, растянувшихся вдоль побережья штата Мэн. Он на секунду плотно закрыл глаза и, открыв их, нажал на акселератор. «Форд» быстро устремился вперед. Может быть, если повезет, он скоро доберется до приличного мотеля. Конечно, вряд ли такой имеется в Захрии: нас. 67.
Мистер Кетчум сдвинул на сиденье свое грузное тело и распрямил ноги. Отпуск проходил отвратительно. Он планировал проехать по великолепным, овеянным историей местам Новой Англии, пообщаться с природой и предаться ностальгии. Но вместо этого его ожидали скука, усталость и лишние расходы.
Мистер Кетчум бел недоволен.
Он ехал по главной улице — Мэйн-стрит. Похоже, весь поселок крепко спал. Шум его мотора был единственным звуком. Увидеть можно было только рассекающий темноту свет фар. Они высветили еще один знак: «Ограничение скорости — 15 миль/час».
— Ну да, конечно,— пробормотал он с презрением, выжимая газ. Три утра, а отцы этого поселка хотят, чтобы он пробирался по их вшивой деревне ползком. Мистер Кетчум смотрел, как за окном быстро проносятся темные дома. «До свидания, Захрий! — подумал он.— Прощай, “нас. 67”!»
Но тут в зеркале заднего вида появился другой автомобиль. В полуквартале от него, «седан» с включенной красной мигалкой на крыше. Он прекрасно знал, что это за машина. Нога отпустила акселератор, и он почувствовал, как участилось сердцебиение. Возможно ли, чтобы они не заметили его скорость.
Ответ последовал с нагнавшей его темной машины от высунувшегося из ее переднего окна мужчины в широкополой шляпе.
— Примите вправо и остановитесь! — рявкнул он.
Сглотнув пересохшим вдруг горлом, мистер Кетчум направил машину к обочине. Он вытянул рычаг ручного тормоза, повернул ключ в замке зажигания — и машина замерла. Полицейский автомобиль вырулил носом к обочине и остановился. Открылась правая передняя дверца.
В свете фар машины мистера Кетчума появилась приближающаяся к нему темная фигура. Он быстро нащупал левой ногой кнопку и переключил свет на ближний. Снова сглотнул. Какая досада! Три часа утра, полнейшая глушь — и захолустный полицейский ловит его на превышении скорости. Мистер Кетчум стиснул зубы и стал ждать.
Человек в темной форме и широкополой шляпе наклонился к окну.
— Права.
Мистер Кетчум трясущейся рукой вытащил из внутреннего кармана бумажник и нащупал в нем права. Вручил их, заметив при этом, что в глазах полицейского не было ни малейшего выражения. Он спокойно сидел, пока полицейский светил фонариком на его права.
— Из Нью-Джерси?
— Да, от... оттуда,— произнес мистер Кетчум.
Полицейский не переставал разглядывать права. Мистер Кетчум нетерпеливо подвинулся на сиденье и сжал губы.
— Они не просрочены,— наконец выдавил он.
Он увидел, как полицейский поднимает голову. Узкий круг света от фонарика ослепил его. Перехватило дыхание. Он отвернул голову. Свет исчез, и мистер Кетчум заморгал слезящимися глазами.
— В Нью-Джерси разве не смотрят на дорожные знаки? — вопрошал полицейский.
— Почему же, я просто... Вы имеете в виду указатель, который говорит, что н-население — шестьдесят семь человек?
— Нет, я не об этом указателе.
— А-а,— мистер Кетчум кашлянул,— да, но это единственный знак, который я видел.
— Значит, вы плохой водитель.
— Да, но я...
— Знак устанавливает ограничение скорости в пятнадцать миль в час. У вас было пятьдесят.
— О! Я... Боюсь, я его не заметил.
