— Иди за мной, — распорядился он.
Дверь была отперта. Он толкнул ее веслом.
— Темно, — сообщил Миккель. — Пат не пришел. Подержи весло и бидон, я зажгу свечу.
Туа-Туа прошептала ему в самое ухо:
— Я боюсь, Миккель, тут как-то странно пахнет…
— Как во всех лодочных сараях.
Туа-Туа зажала в охапке бидон и весло, а Миккель пошел на ощупь к столу, где они накануне видели свечу.
Туа-Туа слышала в темноте голос Миккеля:
— Нашел, сейчас, только спичку достану…
И в тот же миг заговорил кто-то еще. Чей-то чужой голос донесся с кровати Симона Тукинга — рокочущий, как если говорить в жестяную банку.
— Послушай моего совета, Пат О'Брайен, — рокотал голос. — Не слишком-то полагайся на этого Била. Он скрывает от тебя…
— Не…неправда! — отозвался Миккель в темноте.
— Истинная правда! — рокотал голос на кровати. — Он такой же мазурик, как и его отец!
— Отец не мазурик! — закричал Миккель.
Вдруг стало светло. Посреди каморки стоял Миккель с горящей спичкой в дрожащей руке. А на кровати Симона Тукинга лежал Пат О'Брайен. Он спал как убитый. Борода покрывала его грудь, точно звериная шкура. Живот то поднимался, то опускался, а на животе лежала зовутка. Миккель зажег свечу.
— Пат, — шепнул он и легонько толкнул Пата в плечо.
Туа-Туа смотрела, затаив дыхание. Пат повернулся и застонал. Потом подавил зевок и открыл глаза:
— А… что?.. Кого я вижу! Вы уже здесь? А я маленько задремал. Все принесли?
— Все, — ответил Миккель. — Но…
— Что — но, что там еще? — Пат спустил ноги на пол.
— Голос, — сказала Туа-Туа; она стояла с открытым ртом и никак не могла его закрыть. — Тут… тут кто-то говорил, когда мы вошли.
Пат нахмурился.
— Говорил кто-то? — прошептал он. — Не может быть.
Он тревожно оглянулся, потом увидел соскользнувшую на пол зовутку и улыбнулся.
— Ну конечно, это зовутка, — сказал Пат. — Должно быть, я вдул в нее слишком много воздуха. В таких случаях она не может тихо лежать — все болтает и болтает. Что же она говорила?
— Ничего особенного, — заверил Миккель. — Вот покупки. Я привез их через залив на санках.
Он с трудом поднял сверток и положил на стол.
— А здесь то, что я на берегу нашел.
Пат развернул сверток.
— Неплохо, — заметил он.
Потом посмотрел на бидон и обломок весла.
— Не худо. А клеенчатая сумка с чурбаном не попалась?
Миккель отрицательно покачал головой:
— Везде лед. Толстый. Не пробить.
Пат прикурил сигару от свечи и выпустил облако дыма.
— Не иначе, морское золото на исходе, — заключил он. Будем искать сухопутное. И то неплохо. Смотрите в оба… Что это у тебя на руке, Бетси?
— Мазь от бородавок, — объяснила Туа-Туа. — Только медвежьи волоски сдуло.
Пат попросил ее показать руку и осторожно стер сало носовым платком. Потом почмокал языком и покачал головой:
— Ух ты, злые какие! Ничего, сейчас мы ими займемся. Ну-ка, Бил, посмотри у меня в кармане пальто, в левом. Там коробка с лекарствами.
Миккель посмотрел туда, куда показывал палец Пата… и ахнул. Пальто — клетчатое пальто с кожаным поясом и блестящими медными пуговицами!
— Это же то самое, которое мы в часовне видели, Туа-Туа! — воскликнул он. — Так это ты там был, Пат?
— Всяко может быть, — безразлично произнес Пат. — Выбирать не приходилось. Для золотоискателя самое главное, чтобы никто не совал носа в его дела… Нашел коробку?
Миккель долго рылся, но отыскал наконец нужную коробку.
— Дай-ка ее сюда, посмотрим, — сказал Пат.
Он открыл коробку. В одном углу стояло два пузырька с ярлычками, на которых были нарисованы череп и кости.
— Это от краснухи и одышки, — пробурчал Пат. — Неужели я потерял самое главное?
Он поискал еще и достал что-то вроде длинной толстой спички. Пат обмакнул ее в кружку на столе и сказал:
— Ляписутапис. Давай сюда бородавки.
Туа-Туа нерешительно протянула руку. И Пат стал тереть бородавки палочкой. Потом вытащил из кармана зеленый лоскут, величиной с собачье ухо.
— Американский пластырь, — объяснил Пат и залепил им бородавки. — Вообще-то он для огнестрельных ран, но и от бородавок тоже помогает. Ляписутапис. Через пять месяцев можешь снять.
— Не… не раньше? — пролепетала Туа-Туа.
— Раньше не стоит, — ответил Пат. — Теперь, Бетси, когда я заляписовал твои бородавки, выкладывай начистоту: что говорила зовутка, когда вы вошли, а я спал?
— Она сказала, что я что-то скрываю, но это вранье! крикнул Миккель и покраснел.
Пат раскурил погасшую было сигару и горестно поглядел на свои ногти.
— Что ж, если ты от меня что-то скрываешь, Миккель, твое дело.
— Я ничего не скрываю! — вскричал Миккель. — Я правду говорю! Мало что наболтает какая-то старая табакерка!
— Не забывай, что это зовутка, — поправил его Пат.
— А что она знает?
— Все! — сказал Пат.
— И про отца — жив ли он, тоже? — спросил Миккель.
В сарае сделалось тихо-тихо. Пат вытянул голову, словно ему вдруг стало невмоготу дышать.
— Что ж, — сказал он наконец, — давай спросим.
Миккель сжал кулаки, в глазах защипало от слез. Час пробил: мазурик не мазурик, отец остается отцом. А у кого нет отца — тому на душе так тяжко, так тяжко…
— Давайте, — согласился Миккель.
Пат уже дунул в зовутку и поднес ее к уху. Глаза его сузились, губы были плотно сжаты.
— Что она говорит? — шепнула Туа-Туа.
— Что вопрос нелегкий, — ответил Пат. — Но она попробует. Тшш-ш, опять что-то говорит.
Лицо Пата покраснело, затем побелело, опять покраснело. Он облегченно вздохнул и отложил зовутку в сторону.
— Говорит, что жив, — сообщил он.
— А… а домой вернется? — Миккель запинался от волнения.
Пат кивнул:
— Только не знает точно, когда. Говорит, это от тебя зависит.
Миккель хотел что-то сказать, но Пат прикрыл ему рот рукой.
— Тш-ш-ш, опять заговорила, — шепнул он и осторожно поднес зовутку к уху. Он слушал так внимательно, что даже рот приоткрылся. — Не может быть… — шептал Пат. — Нет, правда? За отставшей доской в северной стене?
