И вскоре перепуганная Марта рассказывала: “Помнишь беднягу Марсьяля? Ну, того, что клад нашел? Вот беда-то с ним приключилась! Забрались к нему воры, стукнули палкой по голове, чуть не убили! Все перерыли, все перевернули. Даже кирпичи из пола вывернули!
— А сокровище нашли?
— Не знаю. Никто не знает. А он только плачет и все клянется, что никакого сокровища у него нет. А уж правда то или неправда — кто знает!
Из-за разбитой головы Марсьяль пролежал несколько дней, и дедушка, зная, что тот живет один, поручил Марте наведываться к нему и снабжать всем необходимым. Я упросила Марту брать меня с собой, хотя и знала, что дедушка рассердится, если узнает.
Мы каждый день приходили в домишко у дороги и помогали Марсьялю чем могли, а он лежал с перевязанной головой и, пока Марта прибирала в доме и готовила ему еду, все жаловался, словно ребенок. В те дни он и впрямь походил на ребенка. Или на птицу.
Воров вскоре нашли: ими оказались сыновья Марии Антонии Луке — двое мальчишек четырнадцати и шестнадцати лет. Они во всем признались. Сказали, что хотели украсть сокровище Марсьяля, но не нашли его. Жандармы забрали их и увезли, а Марта все рассказала Марсьялю. Он к тому времени чувствовал себя уже намного лучше и, когда Марта умолкла, сел на кровати и заговорил:
— Марта, закрой хорошенько дверь. Я хочу кое-что сказать тебе и девчушке. Вы ко мне обе были добры.
Марта, сгоравшая от любопытства, сделала, как он просил, и мы обе уселись и приготовились не пропустить ни слова из того, что услышим.
— Сокровище существует. Я и вправду нашел клад, — начал Марсьяль, — Чертов клад! От него мне одни несчастья! Так вот, Марта, это свое сокровище я отдаю тебе. Чтоб ты им распорядилась, как посчитаешь нужным.
— Да ты что! Что ты такое говоришь? — Марта в испуге закрыла лицо фартуком. — Как я могу его взять? Да и боюсь я твоего сокровища.
— Не будь дурой. Сделай, как я прошу. Ты ведь наверняка знаешь, кому оно могло бы пригодиться...
— Тогда расскажи все хозяину. И пусть он распорядится. А мы в денежных делах ничего не смыслим.
— Хозяин! — произнес Марсьяль таким тоном, словно говорил о солнце, дожде или о бескрайних чужих землях. — Для хозяина никакое сокровище не сокровище.
Он поднялся. Подошел к комоду и выдвинул один из ящиков. Засунул в него руку, пошарил там и вынул дощечку — у ящика было двойное дно, под ним-то Марсьяль и хранил свое сокровище.
Он еще раз пошарил в ящике, потом погрозил нам кулаком:
— И поклянитесь, что никому не расскажете!
Марта перекрестилась, и я сделала то же самое.
— Клянемся, — дрожащим голосом произнесла Марта. — Клянемся и обещаем раздать все тем, кто нуждается.
Марсьяль медленно разжал кулак — и на его широкой загрубелой ладони блеснула золотая монета.
Праздник
Она была дочерью одной из служанок алькальда и какого-то угольщика, из тех, что незаконно жгут в лесу уголь и портят деревья. Угольщик сбежал после того, как подрался на ножах со своими дружками, а бедная женщина, с малюткой на руках, снова пришла в дом алькальда.
— Возьмите меня, возьмите ради Бога, — молила она. — Возьмите хотя бы только за харчи.
Алькальд не сразу, но — недаром он слыл в округе человеком мягкосердечным — все же согласился принять бывшую служанку обратно на предложенных ею условиях. Его жене очень понравилась девочка — крепенькая улыбчивая кроха, которой было в ту пору всего-то месяцев восемь. Своих детей у хозяев еще не было, и появление в доме малышки было им в радость.
Девочке дали красивое имя — Элоиса — в честь святой, в день которой она родилась. Жена алькальда приходила навещать ее на гумно во время обмолота: мать работала, а девочка лежала под раскрытым зонтиком рядом с корзинкой, в которой дожидались обеденного часа еда и вино.
— Элоиса, Элоиса, — повторяла жена алькальда — ей нравилось произносить красивые слова. Она смотрела на босые ступни девочки, на ее слюнявый рот и гладила ее по головке.
Когда Элоиса уже бегала на своих коротких крепких ножках, жена алькальда забеременела. Зимой, сразу же после Рождества, у нее родился сын — крупный мальчик с красноватой кожей. По всему было видно, что он станет таким же славным парнем, как и его отец. Крестины устроили самые пышные. Крестными стали барон и баронесса — специально приехали для этого из своего поместья в красной двуколке. Угощение было на славу, а всех детей из школы напоили горячим шоколадом с булочками. Мальчика назвали Элеутерио Рамиро Грасиан, и он затмил для алькальда и его жены весь мир.
Элоиса теряла одну привилегию за другой. Через месяц после рождения Элеутерио ей запретили подниматься в покои хозяйки — теперь все свое время она должна была проводить на кухне или в чулане, где хранился инвентарь. Если погода была хорошая, она бегала по огороду — тогда хозяйка не могла ни видеть ее, ни слышать ее криков. Мать смотрела на девочку с порога долгим задумчивым взглядом, опустив усталые руки и прислушиваясь к звукам, доносившимся с верхнего этажа.
— Потише, Элоиса, хозяева услышат!
Мариано, старшина арендаторов, хмурился и укоризненно качал головой: “Это у собак хозяин, а ты не собака!”
Но она только виновато улыбалась.
Элоиса росла быстро. В десять лет ей давали четырнадцать. У нее было крупное тело и толстые ноги, большая голова на массивной шее и ярко-синие, как цветы гелиотропа, глаза. Ее толстые губы всегда были растянуты в улыбке.
— Бедная девочка, — жалели ее кухарки, арендаторы, сезонные рабочие и даже старьевщики, что заходили с черного хода передохнуть и выпить стаканчик вина.
Элоиса говорила мало и очень медленно. Смотрела пристально и доброжелательно и не умела ни читать, ни писать.
Мариано, старшина арендаторов, не раз говорил ее матери: “Отвезла бы ты ее к врачу. Люди говорят, в Миланийо есть один, хороший...”
Женщина молчала, уставясь в пол. Потом пожимала плечами и отвечала: “Нельзя ее вылечить, потому что она не больная. Она просто глупенькая, вот и все”.
Мать Элоисы простыла и тяжело захворала. У нее был сильный жар, ей нужно было лежать в постели — но кто же будет за нее работать? И она работала из последних сил — коса кое-как заплетена, глаза лихорадочно блестят... С каждым днем ей становилось хуже, и через два месяца, в самом начале весны, она умерла.
После похорон Мариано обратился к алькальду: “Надо бы подумать о девочке”. — “О какой девочке?” — “Я об Элоисе говорю, дочке умершей служанки”. — “А, да! — припомнил алькальд. — Поговорите об этом с моей женой. Она что-нибудь придумает”.
Жена алькальда долго размышлять не стала: “Не знаю я, что с ней делать! У меня своих детей полно, и с ними забот хватает. До чужих ли мне?” — и, рассудив, что неуклюжая, бестолковая и грубоватая Элоиса не сможет быть ни кухаркой, ни швеей, но что, с другой стороны, она сильнее и выносливее любой из ровесниц (в свои двенадцать лет Элоиса выглядела как взрослая женщина, и поднимала тяжести наравне с мужчинами), приняла решение: “Определим ее в пастушки. Пусть пасет овец”.
Ее отправили со стадом в горы. И Элоиса была счастлива. Она часами лежала на траве, глядя в небо. Новое занятие она освоила быстро. Вот только разговаривать ей было совсем не с кем. Впрочем, она и когда
