умершего человека в его гробницу приходит действительно бог Анубис? Ох, мне теперь уже надо бегом бежать! Ну, Кари, до завтра! Думай и молчи!
10. «СУД БОГА»
– А, это ты, – говорит дед Рамесу. – Ты пришел вовремя. Бери все, что нужно для письма, ты пойдешь со мной на совет «божьего суда».
Рамес молча кивает головой и берет письменный прибор, чистые свитки папируса. Он знает, что сейчас дед и третий жрец их храма будут знакомиться с теми делами, которые завтра во время шествия должны всенародно разбираться перед статуей бога Амона-Ра и решение по которым даст сам бог.
То есть так будут думать все, кроме нескольких жрецов и Рамеса, потому что в действительности это именно Рамес, спрятанный под покрывалом на носилках за статуей бога, будет, по условному сигналу, тянуть ремень, привязанный к правой руке статуи бога, и тогда эта рука поднимется и тронет положенный на колени статуи черепок с написанным на нем вопросом или решением. Рамес знает, что для каждого дела заранее приготовляют два черепка, на которых пишут два разных решения: например, если разбирается дело о краже, то на одном черепке пишут «виновен», а на другом «невиновен» и кладут по очереди эти черепки перед статуей. К которому из них прикоснется рука статуи, тот и считается решением «божьего суда». Иногда запись делается в форме вопроса. Тогда если статуя тронет черепок – то ответ положительный, а если статуя остается неподвижной – ответ признается отрицательным.
Но жрецам надо приготовиться к «божьему суду», ведь необходимо заранее знать, какие дела должен будет решать бог в этот день.
Вот сейчас и будет происходить такая подготовка дел. Надо торопиться, дед уже взял посох и направляется к двери. Рамес, собрав все, что ему было сказано, идет за ним. Они входят в комнату, которую отвели деду, – это приемная.
Там уже находится приехавший с ними третий жрец их храма со своим писцом Чараи и писец царского кладбища Амоннахт. Все встают при появлении деда, который молча проходит к приготовленному для него креслу, усаживается в него и дает знак третьему жрецу начинать. Рамес бесшумно становится за креслом деда.
– Так какие же дела передаются завтра на суд бога от вашего поселка «слушающих зов»? – спрашивает третий жрец писца Амоннахт.
Тот раскрывает принесенный им с собой деревянный ларчик и вынимает свиток папируса.
– Первое дело – это обвинение ремесленником Пауахом ремесленника Ипуи в краже циновки. Ипуи отпирается, но все утверждают, что, кроме него, этого сделать было некому. К тому же его не раз уже ловили на мелком воровстве.
– Ну что ж, бог Амон осудит его, – спокойно говорит третий жрец.
Дед Рамеса молчит, закрыв глаза, – то ли думает, то ли соглашается с тем, что сказал третий жрец. Видно, что ему глубоко безразлично, будет ли признан вором Ипуи или нет. Писец Амоннахт делает какую-то пометку на папирусе, писец третьего жреца Чараи тоже что-то записывает.
– Второе дело. Старуха Хенут, вдова ремесленника, желает знать, будет ли ее сын Хаи жрецом храма фараона Сети-Менмара.
– Ммм… А что говорит об этом главный жрец этого храма? – спрашивает третий жрец.
– Он не возражает… Хаи учился в их храме… К тому же брат Хаи, живописец Яхмес, расписал для главного жреца гробницу и сделал это очень хорошо, – отвечает Амоннахт.
– Ах, так! Ну, тогда бог Амон пообещает вдове Хенут, что ее сын Хаи будет жрецом в храме фараона Сети-Менмара.
Оба писца опять делают записи на своих свитках.
– Еще что? – спрашивает третий жрец.
– Следующее дело очень сложное, господин, – говорит Амоннахт. – Один из ремесленников царского кладбища обвиняется в краже золота, которое ему было выдано для работы.
– Кто этот ремесленник? – задает вопрос третий жрец.
– Это столяр Онахту. Он хороший мастер, но вредный человек – часто противоречит распоряжениям начальника отряда Панеба, который не раз уже жаловался на него правителю Западной части Города Пауро.
Рамес чувствует, как у него начинает биться сердце. Столяр Онахту? Отец Кари и Таиси? Опять Панеб? Почему же Кари ничего об этом не сказал? Он, значит, еще ничего не знает.
А третий жрец в это время задумчиво спрашивает:
– Он из отряда Панеба… Ты говоришь, что и Пауро им недоволен? Вот что! Мммм… А почему же дело не пошло в суд поселка?
– Потому что его надо решать немедленно, откладывать нельзя, а теперь праздники, когда еще соберется суд поселка!
– Кто подал жалобу? Столяр отрицает все?
– Это обвинение вчера подал помощник Панеба Хати, который выдает золото ремесленникам для работы. Он говорит, что выдал золото столяру, а тот утверждает, что этого не было и что он ничего не получал. Пауро очень торопит с этим делом и приказал сегодня же ночью арестовать столяра, – добавляет Амоннахт и смотрит прямо в глаза третьему жрецу.
– Значит, дело идет на суд бога по жалобе Хати, помощника Панеба? – медленно говорит жрец, тоже глядя прямо в глаза Амоннахта. – Так, так… Ну что же, он, несомненно, виновен, и бог осудит его.
– Это было бы хорошо, господин, он вполне заслуживает этого, но его очень любят и уважают в поселке, так как бы не произошло… – Амоннахт умолкает.
Но третий жрец резко спрашивает:
– Чего?
– Недовольства, господин!
– Чем же? Решением бога? Этого не может быть и не будет! Что у тебя еще там?
Писец смотрит в свои записи и начинает что-то говорить, но Рамес не слушает его. Отца Кари и Таиси обвиняют в краже золота! Это значит, что ему могут отрезать нос и уши и отправить навсегда в Нубию, в страшные рудники, где люди гибнут от непосильной работы. Что же это такое? Ведь он же, конечно, невиновен, это просто Панеб расправляется с ним так же, как он расправился с Харуди и Нахтмином. Что же делать?
Может, взять и рассказать вот тут, сейчас, все, что он знает про этих людей? Нет, нет, этим он никому не поможет, а только испортит все дело. Надо молчать, а уже потом подумать о том, как тут быть.
Мальчик всеми силами старается не выдать своего волнения, ничем не обратить на себя внимание… К тому же он спохватывается, что надо слушать дальше. Может быть, он все-таки чем-нибудь сумеет помочь?
А писец уже докладывает о том, что ремесленник Мини подал жалобу на маджая Караи: Мини занял денег у маджая и, по его словам, вовремя уплатил долг, а маджай отрицает это и требует уплаты снова.
– Я думаю, что бог признает правым ремесленника, – говорит третий жрец. – Что говорят по этому поводу у вас в поселке?
– Да, народ считает, что Мини прав, многие видели, что он понес долг маджаю, – отвечает писец.
– Ну видишь, значит, так и будет. Вообще, если мы хотим, чтобы дело со столяром прошло спокойно, надо решать все остальное так, чтобы не раздражать людей. Еще есть что-нибудь?
– Две женщины спрашивают, дадут ли ремесленникам ту часть их пайка за прошлый месяц, которую им все еще не дали, хотя они получили уже паек за этот месяц.
– Очень хорошо! – оживляется жрец. – Конечно, им выдадут то, что они не получили за прошлый месяц. Скажи Пауро, чтобы завтра же, тут же, сразу после решения бога, появились бы ослы с грузом из Святилища! Представляете, какое будет впечатление? Тут уж ни до какого столяра никому не будет дела! Все обрадуются пайку и будут прославлять Амона-Ра за справедливый и скорый суд! Всё, больше нет дел? Тогда кончили!
Все поднимаются. Писцы складывают свои записи и приборы и склоняются перед жрецами. Дед Рамеса уходит; мальчик, поклонившись всем, тоже направляется вслед за ним, но третий жрец останавливает его и велит остаться. Остается и писец Чараи. Третий жрец молча ждет, когда уйдет писец Амоннахт, и тогда
