Вопли радости, вызванные лицезрением Божественного, смолкли, как только император поднял руку.
«Ну что есть, то есть, – усмехнулся Виктор. – Дисциплина на высоте, не отнимешь».
Однако, правды ради, следует заметить, что в руках Блистающего имелись крайне эффективные инструменты для поддержания такой дисциплины. Резекция головы – как выражается доктор Лика – хорошее средство не только против перхоти.
Итак, страсти улеглись, и в полной тишине зазвучал голос Солнца империи. Усиленный и отмодулированный акустическими преобразователями, этот голос заставлял трепетать, он внушал священный ужас, одновременно обращаясь к глубинам подсознания, где в жарком вареве эмоций плавают хищные рыбы архетипов. Виктор чувствовал, как по ходу речи императора, которая была не чем иным, как каноническим Словом Дня Вод, возрастает экзальтация собравшихся здесь первых людей империи.
«Вот ведь уроды! – не без гадливости подумал Виктор, но вспомнил вдруг, как бесновались, впадая в экстаз от речей Гитлера, хладнокровные европейцы, да и собственных сограждан вспомнил он, с замиранием сердца и слезами на глазах слушавших Вождя и Учителя, и устыдился.
«Все мы люди, – сказал он себе. – Все мы человеки. И ничто человеческое нам не чуждо».
Не выдавая, естественно, своего скепсиса по поводу происходившего безобразия, Виктор осторожно, почти не двигая зрачками, обозрел гостевые трибуны, и кое-что из увиденного удивило и даже озадачило аназдара Варабу.
Во-первых, он увидел Нор. Должен был, конечно, еще раньше заметить, но она оказалась в столь неожиданном месте, что раньше он просто не обратил на нее внимания. Одетая в белое ритуальное платье, впрочем, замечательно подчеркивающее некоторые примечательные особенности ее фигуры, графиня Нор стояла всего в шаге за левым плечом императора.
«Она что, была гостьей императора? – удивился Вараба. – И это после того, что она натворила вчера? Силы небесные! Что творится в империи?!»
Сразу после графини Нор полковник обнаружил и своего приятеля среднего Ё. По-видимому, и здесь имели место драматические подвижки, пропущенные Варабой в силу не зависящих от него обстоятельств. Ё Чжоййю стоял на площадке напротив, в окружении многочисленных членов своего клана. Это и само по себе было для полковника новостью, но то, как и с кем стоял средний Ё, стало для аназдара настоящим сюрпризом. Ё Чжоййю стоял бок о бок с первым Ё, так сказать, в центре композиции, так что прочие члены клана Ё группировались вокруг них двоих. При этом младшая Ё стояла непозволительно близко к старшим, сразу за левым плечом Сероглазого. Символика здесь была проста и очевидна, как основы арифметики. Ё Чжоййю занимал место Ё сенатора. И означать это могло только одно, Макс не только договорился с Первым, но и получил в клане наиболее высокий – при живом первом Ё – статус, а вот позиция младшей Ё за его левым плечом… Увидев это, Виктор непроизвольно бросил взгляд на Лику, но та стояла с каменным лицом, и смотрела ли она на кого-нибудь, сказать было трудно.
«Дела!» – констатировал Виктор и тут же забыл обо всем, потому что увидел Вику.
Вика стояла прямо под ними, и видел он ее соответственно со спины, но все-таки он ее видел, и это было самое важное. Жива, здорова, остальное… Остальное, судя по всему, оставляло желать лучшего. Младшая Йя стояла в ложе своего клана, но не вместе, а отдельно ото всех, что не могло не настораживать. Клан Йя даже не попытался замаскировать свое отношение к вернувшейся из небытия женщине. Холодное отчуждение – вот впечатление, которое появлялось при взгляде на выстроенную кланом композицию. Все вместе и еще она. В той же ложе, но отдельно. Отрезанный ломоть.
«Да, – сказал он себе. – Те еще волки!»
Между тем император, наконец, завершил свое Слово, и снова наступила тишина. Настал час «раздачи слонов», момент, если отбросить религиозное мракобесие, самый главный в празднике Благословения Вод. По степени значимости он превосходил в этом смысле даже раздачу Ленинских и Сталинских премий, и у Виктора были все основания ожидать, что и он сегодня не уйдет без подарка. Черный картонный конверт по-прежнему был зажат в его левой руке. Впрочем, традиция требовала начинать не с награждений, а с помилований.
На пятачок перед императорской ложей выбежали плакальщицы. Естественно, их было тринадцать, на них были разорванные одежды, и они рыдали. Началось выдирание волосьев, «разрывание тельняшек» на груди – «А груди то, груди! Как на подбор!» – посыпание голов символическим пеплом и завывание, сквозь которое то и дело прорывались истеричные вопли «Помилуй!». Пару минут понаслаждавшись видом плакальщиц, среди которых не было, ни одной с титулом ниже баронессы, император поднял руку, и стоны умолкли.
В наступившей тишине раздался голос императорского глашатая, который вполне ожидаемо вопросил:
– Кто взыскует милости Венценосного?
– Младшая Юй, – так же торжественно возвестил голос второго императорского глашатая, и на «пятачок» вышла обнаженная женщина.
Император выдержал положенную каноном паузу и громко сообщил:
– Ты прощена. Вины с тебя сняты.
Женщина поклонилась и опрометью бросилась с арены. Что она там такого натворила, Виктор, естественно, не знал, но мог предположить, что дело случилось не шуточное, если представительница первой дюжины вынуждена была просить прощения у самого императора.
Теперь один за другим на арену стали выходить другие «провинившиеся», естественно, без одежды, как того требовала традиция, и император отпускал им «вины». Ряд их был длинен, а вины не оглашались, так что Виктор уже было заскучал, когда знакомое имя вырвало его из лап тупого оцепенения, в которое наверняка впал не один он.
– Герцог Йёю, – объявил глашатай, и перед императором предстал ссутулившийся и покорно склонивший голову блистательный Лауреат. Впрочем, сейчас он не блистал. Максимум, на что могло рассчитывать это жалкое существо, это на звание «блудного сына». Старого и сильно блудного сукина сына, нагрешившего «от пуза», но зато и кающегося «от души».
«Да, – констатировал Виктор, рассматривая «несчастного» Йёю. – Что есть, то есть. Талант не пропьешь!»
