точно смотрела в мрачное зеркало своего будущего. Я предпринимала попытки поговорить с Элен с глазу на глаз. Муди был подозрительным. Ему очень хотелось самому узнать об Элен побольше, прежде чем позволить нам уединиться.
У Элен не было телефона. Он устанавливался по специальному разрешению, а нередко этого приходилось ждать несколько лет. Как многие люди в такой ситуации, Элен и Хормоз договорились с хозяином ближайшего магазина, что при острой необходимости будут пользоваться его телефоном.
Однажды позвонила Элен и сказала Муди, что хотела бы пригласить Махтаб и меня на дневной чай. Муди неохотно позвал меня к телефону, не желая показать Элен, как ограничена моя свобода.
– Я испекла пирожки с шоколадным кремом! – сообщила Элен.
Я прикрыла рукой трубку и спросила Муди, разрешает ли он идти.
– А я? – поинтересовался он подозрительно. – Меня тоже приглашают?
– Не думаю, чтобы Хормоз был в это время дома.
– Тогда и ты не пойдешь.
На моем лице отразилось глубокое разочарование. В этот момент я думала не столько о том, чтобы вырваться из-под контроля Муди, сколько о пирожках с шоколадным кремом. Но Муди, видимо, был в хорошем настроении и спустя минуту произнес:
– Хорошо, иди.
Пирожки были вкусные. К тому же приятно было поговорить с Элен совершенно свободно о личных делах. Махтаб весело играла с девятилетней Мариам (так здесь переименовали Джессику) и шестилетним Али. У Мариам и Али были американские игрушки: книжки, головоломки и настоящая кукла Барби.
Пока дети играли, я задала Элен вопрос, который меня все время преследовал:
– Почему ты вернулась сюда?
– Если бы я была в твоей ситуации, может, и осталась бы в Америке, – ответила она. – Все мое со мной здесь. Родители на пенсии, они не могут мне помочь. У меня нет денег, образования, специальности, но зато у меня есть двое детей.
Мне было трудно это понять. Более того, Элен говорила о Хормозе злобно.
– Он бьет меня, – плакала она, – бьет детей. И считает это нормальным.
Я вспомнила слова Насерин: «Все мужчины такие».
Элен приняла решение не из любви, а из-за страха. Это решение основывалось скорее на расчете, нежели на чувстве. Она не сумела противостоять превратностям судьбы, и выбрала видимость того, что называется безопасностью.
И в конце, всхлипывая, она как бы подытожила:
– Потому что я боюсь, что не смогла бы обеспечить нормальную жизнь себе и детям в Америке.
Мы обе расплакались.
Прошло много времени, пока Элен пришла в себя и я отважилась затронуть особо волнующую меня тему.
– Мне бы очень хотелось поговорить с тобой кое о чем, но я не знаю, как ты будешь чувствовать себя, скрывая это от мужа. Если ты можешь сохранить тайну и не проговориться ему, я скажу тебе. В противном случае не стану обременять тебя.
Элен задумалась, а спустя некоторое время призналась, что, вернувшись в Иран во второй раз, решила стать идеальной мусульманской женой. Она приняла ислам в шиитском понимании, стала закрывать лицо даже в домашней обстановке (и сейчас она была закрыта), молилась в указанное время, чтила всех святых, изучала Коран и воистину приняла свою судьбу как волю Аллаха.
Она была послушной мусульманской женой и одновременно американкой по рождению.
– Я не скажу ему ничего, – наконец пообещала она.
– Для меня это очень важно. Об этом нельзя говорить никому, абсолютно никому.
– Я обещаю.
Я перевела дыхание.
– Я рассказываю тебе об этом только потому, что ты соотечественница, а мне нужна помощь. Мне хочется выбраться отсюда, и как можно скорее.
– Если он тебе не разрешит, это невозможно.
– Возможно. Я хочу убежать.
– Ты сумасшедшая. Это тебе не удастся.
– Я не прошу тебя вмешиваться. Я прошу тебя только время от времени помогать мне выйти из дома, например, как сегодня, чтобы я могла пойти в американское посольство.
Я рассказала о своих связях с посольством.
– Они помогут тебе выбраться из страны? – спросила Элен.
– Нет. Я только передаю и получаю через них информацию, и это все. Если кто-нибудь захочет со мной связаться, то это можно сделать через посольство.
– Я не хочу ходить в посольство, – заявила Элен, – я никогда там не была. Когда мы приехали сюда в первый раз, Хормоз категорически запретил мне это, поэтому я даже не видела здания.
