Я подхватила ребенка на руки. Какое-то чувство подсказывало мне, что нужно бежать с улицы Шариата. Я бросилась в лабиринт бесконечных переулков и мчалась так быстро, как только могла. А рядом мы слышали залпы противовоздушной артиллерии, взрывы бомб, стоны и крики гибнущих людей.
Осколки артиллерийских снарядов сыпались вокруг нас. Мы продолжали бежать.
Махтаб спрятала лицо у меня на груди. Ее пальчики впивались мне в спину.
– Ой, мамочка, я боюсь, мне страшно! – всхлипывала она.
– Все будет хорошо, – говорила я, перекрикивая шум. – Молись, Махтаб, молись!
Наконец мы и вбежали в калитку. Муди выглядывал уже в ожидании. Он открыл дверь и втащил нас в дом. Мы столпились в коридоре первого этажа, опираясь спинами о бетонную стену, и так стояли до конца налета.
Как-то я взяла Махтаб и Амира в колясочке в парк. Наш путь лежал мимо волейбольной площадки, где как раз проходил матч.
Махтаб качалась на качелях, когда я вдруг услышала громкие голоса. Посмотрев в ту сторону, я увидела четыре или пять белых полугрузовых машин марки «ниссан», блокирующих вход в парк. «Пасдары! Ищут здесь кого-то», – подумала я.
Я проверила, все ли в порядке в моей одежде. Пальто было застегнуто, платок на своем месте. И все- таки у меня не было желания встречаться с пасдарами, поэтому я решила вернуться домой и позвала Махтаб.
Толкая перед собой колясочку с Амиром и держа Махтаб за руку, я шла в сторону ворот. Когда мы приблизились к волейбольной площадке, я убедилась, что сегодня мишенью для пасдаров были парни. С помощью карабинов их погрузили в машины. Они молча повиновались.
Что с ними будет? Я поспешила домой, подгоняемая страхом. Настроение было испорчено.
Эссей открыла дверь. Я рассказала ей и Резе об увиденном.
– Это, вероятно, потому, что они собрались группой, – предположил Реза. – Нельзя собираться без разрешения.
– Что с ними будет? – спросила я. Реза пожал плечами.
– Не знаю, – сказал он безразличным тоном. Муди, по-своему прокомментировал инцидент:
– Напрасно пасдары не будут брать.
Иначе прореагировала Азар, когда я на следующий день в школе рассказала ей эту историю.
– Когда они видят группу ребят, то хватают их и отправляют на войну, – сообщила она с грустью. – То же самое делают в школах. Иногда подъезжают на грузовиках к школе для мальчиков и забирают учеников на фронт. Родители их никогда уже не увидят.
Как же я ненавидела войну! Она так бессмысленна. Я не могла понять людей, столь жаждущих убивать и до такой степени готовых умереть. Для Маммаля и Насерин жизнь, в том числе и их собственная, не имела большой ценности. Смерть – явление ординарное. Что человек может совершить без веры в Аллаха? Если даже случится худшее, то не было ли оно неизбежным? Их бравада во время бомбардировок не была притворной. Такая философия формирует мучеников-террористов.
Со всей силой это продемонстрировалось в пятницу пополудни, когда, как обычно, мы собрались в доме уже вернувшейся Амми Бозорг, где домочадцы бесконечно молились по случаю праздника. По телевизору шла трансляция проповеди. Я не обращала на это внимания до тех пор, пока не услышала возбужденных голосов Муди и Маммаля. Амми Бозорг вторила им стонами.
– Бомбят службу! – возмутился Маммаль.
Телевидение в прямом эфире показывало толпу правоверных, собравшихся на площади. Камеры были направлены в небо и отсняли иракские самолеты. Разрывы бомб образовали в толпе ямы, заполненные убитыми и ранеными.
– Там Баба Наджи! – вспомнил Муди. – Он всегда посещает моленья по пятницам.
Смятение охватило нижний Тегеран. Сообщалось о жертвах с обеих сторон, но хорошо спланированный налет свидетельствовал о явном перевесе Ирака.
Встревоженная семья ждала возвращения Баба Наджи. Часы пробили два, потом половину третьего. Баба Наджи никогда не возвращался с молений по пятницам позже.
Амми Бозорг приняла образ плакальщицы и, завывая, рвала на себе волосы. Она сменила цветную чадру на белую и уселась на полу, напевно декламируя Коран.
– С ума сошла, – сказал Муди сестре. – Ты должна дождаться, мы же ничего не знаем.
Родственники по очереди выбегали на улицу, высматривая патриарха рода. Проходили минуты в ожидании, полном напряжения, под ритуальное завывание Амми Бозорг. Казалось, что она гордится своим новым статусом вдовы.
Около пяти часов Ферест вбежала в дом с новостью.
– Он возвращается, – кричала она.
Весь клан собрался у дверей, чтобы схватить Баба Наджи в объятия, как только он переступит порог. Он вошел в дом медленно, молча, с потупленным взглядом. Все расступились, пропуская священного мужа. Его одежда была забрызгана кровью. К изумлению всех, он направился прямо в ванную, чтобы помыться.
Позднее Муди поговорил с ним и рассказал мне:
– Он переживает, что не погиб. Он хочет остаться мучеником, как его брат.
Муди не разделял слепого фанатизма своих родственников. Когда Тегеран привык к военному положению, командование гражданской обороны издало новые инструкции. Во время налета всем следовало
