достигал ста двадцати сантиметров. Черты его лица также были детские. Скорее всего это снова был пример одной из многих генетических аберраций, которых я уже столько видела в переженившейся между собой семье Муди.
Во время ужина это создание, напоминавшее гнома, обратилось ко мне с хорошим британским выговором. Хотя мне было приятно услышать английский язык, но манера собеседника могла каждого вывести из равновесия. Как набожный человек, он не смотрел на меня вообще.
После ужина он снова заговорил со мной, глядя куда-то в угол:
– Нам бы хотелось, чтобы вы поднялись наверх.
Муди, Махтаб и я последовали за ним, где, к нашему удивлению, оказались в гостиной, обставленной американской мебелью. Полки с книгами на английском языке занимали всю стену. Сын Фатимы подвел меня к низкому дивану. Муди и Махтаб расположились по сторонам.
Пока мои глаза всматривались в такую милую и близкую мне обстановку этой комнаты, вошли другие члены семьи. Они заняли места в соответствии с иерархией.
Я вопросительно посмотрела на Муди. Он пожал плечами.
Муж Фатимы сказал что-то по-персидски, а сын перевел, обращаясь ко мне:
– Ты любишь президента Рейгана?
Озадаченная, пытаясь сохранить спокойствие, я ответила:
– Ну да.
Затем последовала серия вопросов:
– Тебе нравился президент Картер? Что ты думаешь об отношениях Картера с Ираном?
И тут я спасовала. Попав в западню в этой иранской гостиной, я не стала рьяно защищать свою страну и попробовала уйти от прямого ответа:
– Мне не хочется затрагивать эти темы. Я никогда не интересовалась политикой.
Но они не отступали.
– Хорошо, – сказал сын Фатимы. – Наверное, прежде чем приехать сюда, ты многое слышала о дискриминации женщин в Иране. Сейчас, находясь здесь, ты понимаешь, что это неправда?
Его вопрос-утверждение был слишком абсурдным, чтобы отмахнуться от него.
– Но я вижу совершенно иное, – ответила я, готовая взорваться.
Однако меня окружали высокомерные, уверенные в себе мужчины, перебирающие четки и бормочущие под нос «Аллах акбар», в то время как закутанные в чадру женщины сидели тихо и покорно, в позе зависимых людей.
– Я не хочу больше говорить об этом, – продолжила я неожиданно. – Я не стану отвечать ни на какие вопросы.
Я повернулась к Муди и попросила:
– Лучше забери меня отсюда.
Муди оказался в неловком положении, раздираемый желанием жены и обязанностью оказать уважение родственникам. Он ничего не сделал, но разговор перешел на другую тему – о религии.
Сын Фатимы взял с полки книжку и сделал на ней дарственную надпись: «Для Бетти. Дар от всего сердца».
Это был сборник поучительных изречений имама Али, основателя секты шиитов. Мне пояснили, что сам Магомет назначил Али своим последователем, но после смерти пророка суннитская секта пробралась к власти, получив контроль над большинством мусульманского мира. Это было по-прежнему основным предметом спора между суннитами и шиитами.
Я постаралась принять подарок так вежливо, как только могла, но вечер все же закончился конфликтом. Мы выпили чаю и вышли.
Когда мы оказались в нашей спальне в доме Амми Бозорг, Муди сказал:
– Ты вела себя бестактно. Тебе следовало с ними согласиться.
К моему удивлению мой муж разделял утверждения шиитов, придерживаясь мнения, что женщины в Иране имеют прав больше, чем кто-либо другой.
– Тебя настроили, – говорил он. – В Иране никто не ограничивает прав женщин.
Я не могла поверить. Ведь он сам видел, что иранки были невольницами своих мужей, что на каждом шагу они подвергались давлению со стороны властей и религии.
В ту ночь мы пошли в постель оскорбленные друг другом.
Нас уговорили посетить один из дворцов бывшего шаха. Когда мы оказались на месте, нас разделили в соответствии с полом. Я пошла за другими женщинами в переднюю. Здесь проверяли, не скрыли ли мы контрабанду и правильно ли одеты. На мне были манто и русари, подаренные Амми Бозорг, а также толстые черные чулки. Не было видно ни кусочка ноги, и все же я не прошла контроль. Мне предложили дополнительно надеть длинные брюки.
Объяснения Муди, что я иностранка и что у меня с собой нет длинных брюк, оказались напрасными. Вся наша группа терпеливо ждала, пока жена Маммаля, Насерин, из дома, который, благо, был рядом не принесет брюки.
Позже Муди утверждал, что этот факт не был проявлением дискриминации.
Осмотрев дворец, я почувствовала разочарование. Много овеянных легендой сокровищ было
