дороги. Я завидовала сну Махтаб – когда спишь, время идет быстрее. Если б только можно было закрыть глаза, уснуть и проснуться в Америке!
Наконец один из попутчиков вернулся к машине.
– Нескафе, – пробормотал он, протягивая мне редкостное угощение – чашку кофе.
В Тегеране найти кофе практически невозможно, однако же передо мной была сия дымящаяся жидкость, принесенная из дешевого ресторанчика посреди пустынной местности. Кофе был ужасен, но как мило со стороны этого человека проявить подобное внимание. Я произнесла слова благодарности и отхлебнула кофе. Махтаб не пошевелилась.
Вскоре все вернулись в машину, и мы покатили дальше от Тегерана по направлению к границе. Шоссе сужалось, превращаясь в дорогу с двусторонним движением, змеевидной спиралью уходившую вверх.
В считанные минуты ветровое стекло запорошили снежные хлопья. Водитель включил дворники и стеклообогреватель. Снегопад перерос в настоящий буран. Дорога впереди была покрыта толстым, зеркальным слоем льда, однако водитель гнал машину с прежней скоростью. Если по счастливой случайности мы избежим полиции, то наверняка погибнем в чудовищной автокатастрофе, мелькнуло у меня в голове. Время от времени машину заносило, но водитель ни разу не потерял управление. Он был асом, но если бы ему пришлось резко затормозить, то не спасло бы и его мастерство.
Усталость победила страх. И я задремала, просыпаясь от каждого толчка.
Наконец над морозным, чужим пейзажем взошло солнце. Со всех сторон нависали горы, покрытые глубоким снегом. Далеко на западе вздымались еще более высокие и устрашающие вершины. Мы же продолжали мчаться по обледенелой дороге.
Увидев, что я проснулась, женщина вновь попыталась со мной заговорить. Кажется, насчет того, что хотела бы поехать в Америку.
– Иран такой плохой, мы не можем получить визы. Махтаб заворочалась, потягиваясь и зевая.
– Сделай вид, что не понимаешь, – шепнула я ей. – Не переводи.
Она кивнула.
Мы приближались к Тебризу и у пропускного пункта сбавили скорость. У меня замерло сердце, когда я увидела впереди нескольких солдат – они останавливали наугад одни машины и пропускали другие. Мы попали в число первых. Наглый молодой офицер-пасдаровец просунул голову в окно и заговорил с водителем. Я затаила дыхание – ведь в качестве удостоверений личности у нас с Махтаб были только американские паспорта. Значились ли мы в списках разыскиваемых? Офицер перекинулся несколькими словами с водителем, затем жестом пропустил нас вперед, не проверив документы. Все вздохнули с явным облегчением.
Мы въехали в Тебриз. Он был меньше и опрятнее Тегерана. Возможно, это впечатление создавалось за счет свежевыпавшего снега, а возможно, в этом городе на меня повеяло свободой. Тебриз являлся неотъемлемой частью Исламской Республики Иран, однако стоял в стороне от революционной борьбы. И хотя город патрулировался пасдаром и военными отрядами, мне показалось, что жители Тебриза в большей мере хозяева своей жизни, чем тегеранцы.
Тегеран в миниатюре, Тебриз являл собой резкий контраст современных небоскребов и жалких развалин. В Иране Восток сталкивался с Западом, и до сих пор трудно предсказать, какой из двух образов жизни возобладает.
Машина петляла по каким-то задворкам, затем резко остановилась. Женщина коротко велела мальчику вылезать. Из предварительного разговора я поняла, что он должен был навестить тетю. О нас ему наказали помалкивать. Мальчик скрылся в коротком переулке, но через несколько минут вернулся. Оказалось, что тети нет дома. Женщина вышла из машины и вместе с ним свернула в переулок, почему-то меня это встревожило. Позже я поняла, что, хоть она и была посторонним человеком, ее присутствие в машине действовало на меня ободряюще. Мне не хотелось оставаться наедине с мужчинами, несмотря на их доброжелательность. Я предпочитала, чтобы рядом со мной была еще одна женщина. Махтаб заерзала.
– Мне нехорошо, – простонала она.
Ее лоб покрылся испариной. Она жаловалась на боли в желудке. Я придвинулась к дверце и успела вовремя ее распахнуть, чтобы Махтаб высунулась наружу, и ее вырвало в канаву. На ней тоже сказывалось напряжение. Мы с беспокойством подождали еще несколько минут, наконец женщина вернулась, одна.
Тетка была дома, она просто не слышала, как мальчик постучал в дверь. Я вздохнула с облегчением – женщина осталась с нами. Мы поехали дальше.
Через две-три минуты машина затормозила у оживленного перекрестка. Видимо, на городской площади. Водитель остановил машину прямо перед носом у постового.
– Живее! Живее! – сказала женщина, обращаясь к стоявшему на тротуаре человеку, который открыл дверцу и жестом велел нам вылезать.
Пока водитель шумно спорил с постовым, выговаривавшим ему за то, что он остановился в неположенном месте, мы пересели в другую машину, стоявшую за нашей. Если это был отвлекающий маневр, то он удался. Никто глазом не успел моргнуть, как мы с Махтаб уже укрылись в другой машине. Муж, жена и дочь забрались туда вслед за нами, и мы продолжили путь, оставив нашего прежнего водителя переругиваться с постовым. Что в Иране считается в порядке вещей.
Женщина указала на нового водителя, лет шестидесяти.
– Не разговаривайте с этим человеком, – шепнула она. – Он не должен знать, что вы американки.
Водитель был настроен весьма дружелюбно и, скорее всего, не догадывался, что связался с иностранцами. Наверняка, ему было приказано перебросить нас из пункта А в пункт Б. И наверняка ничего другого он знать и не хотел.
Мы пересекли Тебриз и направились к другому городу. Водитель возил нас по каким-то улицам, описывая бесконечные круги. Повсюду виднелись чудовищные следы войны. Целые кварталы были уничтожены бомбежкой. Каждая стена – изрешечена пулями. То тут, то там сновали военные патрули. Через некоторое время мы остановились в переулке, позади голубого пикапа, в котором сидело двое мужчин. Тот, что сидел со стороны пассажира, вышел, уверенно приблизился к нашей машине и заговорил с водителем на незнакомом мне языке – видимо, на турецком, с радостным возбуждением подумала я.
