– Знаю, но ничего не поделаешь.
С его слов я записала все, что должна сказать.
Вскоре после моего разговора с Амалем вернулась девушка – с двумя бутылками кока-колы и пиццей по-ирански: сухой лаваш, политый томатным соусом и приправленный кусочками мяса. Мы ее поблагодарили, и она быстро удалилась с сознанием исполненного долга.
– Я не хочу, – сказала Махтаб, глядя на неаппетитную пиццу.
Мне тоже было не до пиццы. В тот момент нас питал главным образом адреналин.
Я просмотрела свои записи, переписала их начисто, выучила наизусть и отрепетировала про себя весь разговор. Потом поймала себя на мысли, что просто оттягиваю звонок. Я нехотя сняла трубку и набрала наш домашний номер.
Махмуди ответил после первого же гудка.
– Это я.
– Где ты? – рявкнул он.
– У друга.
– У какого еще друга?
– Этого я тебе не скажу.
– Немедленно возвращайся домой, – приказал он. Он говорил с присущей ему агрессивностью, но я, следуя наставлениям Амаля, гнула свое.
– Нам надо кое-что обсудить, – сказала я. – Я согласна решить возникшую проблему, если ты к этому готов.
– Да, готов. – Он заговорил спокойнее, уравновешеннее. – Приходи домой – и поговорим, – предложил он.
– Я не хочу, чтобы все остальные узнали о том, что произошло. Ничего не рассказывай ни Маммалю, ни Маджиду, ни своей сестре, ни кому бы то ни было другому. Если мы намерены обо всем договориться, то только вдвоем. В последние несколько дней в твоей жизни опять появился Маммаль, и все пошло вкривь и вкось. Разговор может состояться только на моих условиях.
Махмуди не понравился мой вызывающий тон.
– Приходи домой – и поговорим, – повторил он.
– Если я приду, то Маммаль будет дожидаться у дверей, чтобы забрать Махтаб, а меня ты посадишь под замок.
Махмуди был в замешательстве, не зная, как себя вести. Он выбрал примирительный тон.
– Нет, этого не произойдет. Я отменил на завтра все встречи. Возвращайся. Поужинаем и всю ночь будем разговаривать.
– В пятницу я никуда не полечу.
– Этого я тебе обещать не могу.
– Так вот, к твоему сведению, в пятницу я никуда не полечу. – Я услышала, как зазвенел мой голос. Осторожно, одернула я себя. Не ввязывайся в спор. Твоя задача не ссориться, а выиграть время.
– Я не собираюсь брать на себя никаких обязательств! – заорал Махмуди на другом конце провода. – Немедленно возвращайся домой! Даю тебе на это полчаса, а потом пеняй на себя.
Я понимала, что он имеет в виду полицию, и разыграла карту, которую сдал мне Амаль.
– Послушай, – неторопливо проговорила я, – ты занимаешься медицинской практикой без лицензии. Если начнешь делать мне неприятности, то я наведу на тебя власти.
Махмуди тут же смягчился.
– Пожалуйста, не надо, – попросил он елейным голосом. – Ведь нам нужны деньги. Я пошел на это ради нашего блага; не делай этого. Лучше поскорее возвращайся домой.
– Я над этим подумаю, – сказала я и повесила трубку.
Я не знала, каков будет следующий шаг Махмуди, но не сомневалась – в полицию он еще не звонил и не позвонит, по крайней мере сегодня вечером – он меня боится.
Я переключилась на Махтаб, которая напряженно слушала мой разговор.
– Ты уверена, что хочешь вернуться в Америку? – спросила я ее. – Ведь тогда ты больше никогда не увидишь папу.
– Да, – ответила она. – Хочу. Я хочу уехать в Америку.
Меня вновь поразила степень ее зрелости. А прозвучавшая в ее голосе решимость усилила мою собственную. Пути назад не было.
Следующие несколько часов мы взволнованно говорили об Америке, предаваясь воспоминаниям. Как же мы соскучились по своей родине. Несколько раз нас прерывал Амаль, звонивший справиться, все ли у нас в порядке, и сообщить, правда весьма туманно, что дело двигается.
Последний звонок раздался в половине первого ночи.
– Сегодня я больше звонить не буду, – сказал он. – Вам надо как следует выспаться – впереди тяжелые испытания. Ложитесь, а утром поговорим.
Мы с Махтаб раздвинули продавленный диван и провели ночь в молитвах и ворочанье с боку на бок.
