авангард, но на всякий случай выпустили стрелы и по основным силам: где-нибудь Карсидар обязательно должен был оказаться, где-нибудь да настигнет его стрела.
В общем, его положение было незавидным. Утратив способность колдовать, Карсидар разом лишился возможности сражаться так, как уже успел привыкнуть, мысленно связываться с Михайлом и в тот же миг узнавать, что делается в другом месте, а также…
Карсидар опустился на землю, уронил голову на сложенные руки и тихонько застонал. Но не боль в пронзённой стрелой ноге была тому причиной. Перед его мысленным взором встало лицо ненавистного шепетека, который сбивчиво лепетал: «Это жребий, Д'виид, жребий… Запомни, в этом походе будет решаться и твоя судьба, и судьба всего твоего войска. Что ты станешь делать, если вдруг лишишься своей силы? Помни, Д'виид, всё зависит от твоего выбора».
Ну откуда, откуда полоумный торгаш мог знать наперёд о том, что случится в донской степи?!
Глава 10. ИСКУШЕНИЕ
Отказ надменных новгородцев, задел Андрея Ярославовича за живое, и он никак не мог оправиться от испытанного унижения. Вернувшись на свою вотчину, молодой князь почти сразу уединился в Боголюбове и не покидал замок, несмотря на то, что многочисленные неотложные дела требовали его присутствия во Владимире.. Суета столичной жизни с некоторых пор тяготила Андрея, и временами он грешным делом подумывал: как было бы хорошо, если бы город не восстанавливался после татарского разграбления! Тогда во Владимире повсеместно царило запустение. Проплешины пожарищ совершенно исказили облик столицы, такой прекрасной до разорения. Великий хан Бату был ещё в полной силе, и оставшиеся в живых, не уведенные в полон владимирцы не решались отстраиваться. Они понимали, что возрождение на деле может оказаться лишь иллюзией. Ненавистные татары могли вернуться в любой момент и вновь разрушить дома русичей, ободрать их до нитки, угнать в полон, а то и вовсе лишить жизни. Поэтому немногочисленные горожане предпочитали ютиться в жалких землянках.
Зато теперь, после грандиозного поражения и позора Бату, сюда повалили провинциальные бояре, прежде отсиживавшиеся по своих поместьях, а городские окраины оккупировали толпы ремесленников и торгового люда. И поскольку всем им надо было где-то жить, Владимир быстро превратился в гигантский улей, жужжавший пилами, стучавший топорами и молотками днём и ночью. Новые постройки вырастали, как грибы после дождя.
Но если бы дело ограничилось только шумом, это было бы ещё полбеды. Из-за выгоревших, опустевших участков возникали споры и раздоры, конца и края которым не было видно. Бывало так, что на лакомый кусок земли– в самом сердце столицы претендовало сразу несколько человек, и каждый из них был по-своему прав. Бывало, что уже после того, как вновь прибывший боярин начинал строиться, нежданно- негаданно объявлялся старый хозяин сгоревшего двора, а новый при этом не желал узнавать воскресшего из мёртвых родственника. Тут уж начинались такие дрязги да склоки, что только держись! А кому их разбирать? Кому определять правых и виноватых? К кому шли люди за праведным судом? Ясное дело, к князю. Приходилось с утра до ночи выслушивать ходатаев, свидетелей, кого-то восстанавливать в правах, кого-то отправлять на выселки…
В общем, суета сует.
Вдобавок ко всему, после поражения в борьбе за новгородский стол Андрей начал ловить себя на том, что невольно подыгрывает в судебных тяжбах стороне, которая, мягко говоря, была не совсем права. Пусть бояре, претензии которых вполне обоснованы, знают, каково их молодому господину, несправедливо униженному какими-то купчишками! Да и вообще, у него из-под носа уплыл не жалкий клочок земли, а княжеский престол.
Поэтому Андрей и уехал в Боголюбов. Здесь можно было часами бродить среди высоких густых кустов на берегу Клязьмы, не думая о суетных помыслах всяких там крикунов, а отдаваясь собственным грёзам. На прогулках князь мысленно возносился в своих мечтах, видя себя всесильным владыкой могучей державы, перед которым трепетали все исконные враги! И в первую очередь, разумеется, ненавистный выскочка, который нагло заграбастал Киев… А ещё приятнее было сбросить утомительный груз забот и бездумно упиваться зрелищем ленивого течения воды, игрой солнечных бликов на её поверхности. Тогда чувства отдыхали, ибо ухо ловило не визгливо-рассерженные или натужно-хриплые голоса просителей, а таинственное шуршание камыша и осоки, ноздри вдыхали ароматы луговых трав, а не пыль, поднятую строителями. А если уж совсем тоскливо становилось, Андрей приказывал устроить грандиозный лов зверья, которым были полны окружающие леса.
Но не будешь же дни напролёт торчать в лесу или на берегу! А в замке всё ещё сумрачно, сыро и холодно. За минувшую зиму сырость пропитала воздух настолько, что бороться с ней не мог даже жар непрерывно топившихся печей. Из-за сырости Андрей вынужден был постоянно кутаться в тёплые одежды, чувствуя себя при этом крайне неуютно.Несмотря на свою молодость, он порой ощущал себя то безнадёжно больным, а то немощным старцем…
Господи, да разве нет здесь доли истины! Разве не оказался он полностью бессильным перед проклятыми новгородцами, прогнавшими его прочь? И разве не занемог князь оттого, что в его душе всё копилась и копилась неутолённая жажда власти, которая разъедала его существо изнутри…
Временами Андрей впадал в такое отчаяние, что даже яркий дневной свет меркнул в его глазах. Окружающий мир тонул во мраке и, невидимый глазу, представлялся скопищем загнивающих нечистот, в которых копошатся отвратительные бледные черви.
Вот что значит безысходность! И в эти минуты лучше было не попадаться князю под горячую руку, а то в порыве ярости и отчаяния он был способен на такие поступки, в которых впоследствии раскаивался. Но ничего поделать с собой Андрей не мог, и к прежним душевным мукам от осознания собственного бессилия прибавлялись новые. Тогда он садился на коня и скакал не разбирая дороги, постоянно рискуя свернуть себе шею.
И всё же прелесть этого места заключалась не только в возможности уединиться на лоне природы. Была в Боголюбове настоящая «жемчужина», которую молодой князь ценил чрезвычайно высоко. Как ни странно, это был человек, а именно местный протоиерей Калистрат. И хоть Андрей на собственном горьком опыте успел убедиться в людском вероломстве и коварстве, к Калистрату он испытывал странную, трудно объяснимую привязанность.
Калистрат не мог похвастаться знатным происхождением, не был он также семи пядей во лбу. Но может быть как раз отсутствие влиятельных родичей не позволяло ему кичиться положением, которого он достиг собственными силами, причём с немалым трудом, – он был духовником как нынешнего князя, так и его отца. А средненькие умственные способности с лихвой компенсировались удивительным чутьём, практичностью и умением держать до поры язык за зубами. Зато уж если Калистрат давал ход имеющимся у него сведениям, то действовал скоро и наверняка.
Но даже несмотря на эти таланты, в последние годы с карьерой у Калистрата явно не ладилось. Трудно сказать, что было тому причиной: то ли без могущественных родственников, которые оказывали бы ему поддержку, нельзя было продвинуться дальше, то ли он не мог наскрести достаточную сумму и дать кому следует приличную мзду. А может, он нечаянно, сам того не желая нажил себе тайных, но могущественных врагов. Ведь даже самый осмотрительный человек рискует ошибиться, карабкаясь к вершине церковной пирамиды.
В результате Калистрат застрял в протоиереях, причём, кажется, застрял всерьёз и надолго. В этот чин он был произведен ещё лет десять назад, если не больше. Тут дело не обошлось без протекции Ярослава Всеволодовича, перед которым Калистрат откровенно заискивал. Правда, ему не всегда удавалось держаться поближе к покровителю, но когда Ярослав обосновался во Владимире, то не забыл о своём протеже и выхлопотал для него протоиерейское достоинство.
И, пожалуй, Калистрат был бы рад своему положению, если бы не открывшаяся неожиданно перспектива, ещё более соблазнительная, чем прежняя.
Перед самым татарским нашествием умер Владимирский епископ, и был поднят вопрос о его приемнике.
