– Наша работа только шибко гордых пачкает. Присоединяйся, сынок.
Сабир в раздражении сплюнул в большую курильницу, источавшую запах индийских благовоний.
Он смотрел на Александрию. Где-то прогремел, сотрясая землю, поезд. Город виделся ему как скопище призраков, погруженных в сумеречный сон под гигантским зонтом туч. Холодный воздух, насыщенный запахами начинающейся осени, гуляет по его элегантным полупустым улицам. Он прощался с городом, с матерью, с воспоминаниями, которым минуло четверть века. Простился глубоким вздохом сожаления.
А что, если ты все-таки оставил того, кого ищешь, в неведомом тебе уголке Александрии, не добрался до него? А кто даст гарантию, что в Каире тебе повезет больше, чем здесь? Сколько волн в море? Сколько звезд на небе? Удивительно, до чего же далек ты от него – кровь от крови, плоть от плоти его. И что удалило его из твоей жизни, как не слепая страсть, которая вырвала тебя из отцовских объятий, чтобы родить тебя в борделе. Когда он, бывало, спрашивал ее об отце, она неизменно отвечала: «Он был крупным чиновником, уважаемым человеком. Но умер в расцвете лет». А где же его родные? Или у него их не было? «Не знаю, есть ли у него семья». Долгое время Сабир думал, что, возможно, родился от какого-то проходимца. И вот остался один, без роду без племени…
Его ошарашила суета каирского вокзала. Она только усилила чувство отчуждения. Захотелось немедленно вернуться обратно ближайшим поездом. Но он пересилил себя, сдал чемодан в камеру хранения, потом вышел на привокзальную площадь. Солнце перевалило за полдень. Голова кругом пошла от потока машин, автобусов, пешеходов. Необъятная безликая площадь простиралась перед ним. И сразу же бросились в глаза контрасты, противоречия. Кожей ощутил прохладный воздух, но одновременно и жаркие лучи солнца. Сверкающие неоном улицы – и тут же, по соседству, кварталы бедноты.
Он целый час провел в поисках гостиницы подешевле на самой площади и вокруг нее, пока не очутился на улице Фонтана. Сабир стоял на тротуаре под сенью аркады перед гостиницей «Каир», а рядом нищий протирал спиной стену, нараспев прославляя пророка.
Эта улица производила на него впечатление деловитости и одновременно какого-то уродства. Вызывало раздражение обилие лавок по обе стороны, неряшливая груда товаров на тележках. И это же внушало надежду, что здесь он найдет самую дешевую гостиницу в районе. Вот это старое здание из глинобитных стен. Четыре этажа и мансарда на крыше. Дверь на возвышении с арочным верхом, как плачущее лицо. Сквозь ее проем был виден удлиненный вестибюль, заканчивающийся лестницей. Посреди него – конторка, за которой сидел мужчина весьма преклонного возраста. Рядом с ним – женщина… о Боже! девушка в расцвете молодости. Она приковала его взгляд, и не без причины. Пробудила дремавшие чувства, всколыхнула воспоминания, погребенные в тумане: переулок, крытый брусчаткой, поднимающийся от Анфуши, морской воздух, пропитанный солоноватой сыростью. Безумное возбуждение под покровом темноты. Невидимые нити потянули его к этой гостинице. Словно на свидание явился. Он обнаружил, что помимо воли пересек улицу. Еще не полностью доверяя возникшему предчувствию, он не мог удержаться от желания побыстрее все разузнать. Голос нищего высоко затянул:
Таха! Краса моих славословий, ясноликий, Христиане и иудеи приняли ислам из рук его…
Ровный, легкий загар, черные миндалевидные глаза. Их лучистый блеск полон энергией жизни, необузданности. Но откуда вдруг образ исхудавшей кошки – женщины в единственном своем блеклом наряде, женщины с ранящими ногтями? Она вызвала с такой яростной реальностью этот образ, запечатлев в его воображении картину того, что творит время за какой-нибудь десяток лет. Имя из прошлого утеряно, как и его отец. Но запах моря заполняет ноздри, и в дрожь внезапно бросило при воспоминании о той черной ночи. Нет, нет! Он был совсем далек от такого сопоставления. Женщина в переулке – мимолетное воспоминание, ерунда! Но почему же оно возродилось теперь с такой опасной силой? Вот так же воскрес его отец, который привел его в этот манящий город.
Девушка встретила посетителя коротким, но проницательным взглядом. Тут же повернула лицо вправо, в сторону салона гостиницы.
Сабир остановился у стойки. Старик внимательно изучал какую-то тетрадь, держа в трясущейся руке маленькую лупу. Он даже не обратил внимания на вошедшего. Видимо, его чувства и зрение притупились от одряхления. Сабир не отрывал глаз от лица, которое так заворожило его, обнаруживая в нем приметы, подтверждавшие его подозрения, но одновременно и черты, которые отметали эти подозрения. Она вновь обернулась к нему, оценивающе взглянула на нахала, воспользовавшегося случаем поглазеть на нее. Затем похлопала по плечу старика, чтобы тот отвлекся. Но Сабир первым нарушил молчание:
– Добрый вечер, отец.
Старик поднял к нему лицо, по которому было трудно угадать, как он выглядел в молодости. Кожа, испещренная складками и морщинами, крючковатый нос, изрытый оспинами, равнодушный взгляд выцветших глаз – будто и не видит окружающего.
– Я хотел бы узнать, сколько стоит номер,– сказал Сабир. – Риал за ночь.
– А если больше двух недель?
– А чего нынче стоит риал?
– Я, даст Бог, и месяц, и больше могу прожить здесь. Молчание старика означало, что он не желает идти на уступки.
– Ну, как пожелаете,– тихо проговорил Сабир. Хозяин гостиницы записал имя приезжего, откуда тот приехал. На вопрос о его занятии Сабир ответил:
– Я из высокопоставленной семьи,– и протянул старику свои документы. Пока тот занимался с карточкой, Сабир украдкой поглядывал на девушку. Один раз их взгляды встретились, но в ее глазах он не прочел ответного интереса. Уязвленный этим, он стал убеждать себя в том, что она не заслуживает его внимания.
И все-таки вновь припомнился запах моря, темный закоулок. Он полуобнажен. В ноздри бьет аромат гвоздики от разметавшихся волос. И вдруг его опьянила уверенность в том, что он на верном пути, что непременно найдет отца. И наверняка, даже сомнений нет, эта девушка к чему-то готова. Внешне полна безразличия, но в то же время тысячью знаков обращается к его прошлому, к самым глубинам его души. Конечно же, под этой мягкой, молчаливо-равнодушной оболочкой прячется целый зачарованный город. Если бы не сложившиеся обстоятельства, пригласил бы ее на танцы куда-нибудь, обнял и дерзко сказал бы ей, что он с радостью поселился бы в этой тюрьме, помня влажный морской ветер, обвевавший его тело в переулке Кирши.
Старик вернул ему удостоверение.
– Значит, вы из Александрии?
