знаменитым токарем, его портреты печатали в газетах, а один раз дядю Кузьму даже показывали в кино.
На субботниках дядя Кузьма был главным активистом. Даже Ирина мама его слушалась. Мы постояли немного и посмотрели, как он работает. У него все получалось очень ловко. Он ставил доску к доске и двумя ударами молотка загонял гвоздь в столб.
— Как миленький пошел, — подмигивал дядя Кузьма Ивану Васильевичу. Тот тоже, наверно, подмигивал, но из-за очков ничего не было видно.
К вечеру забор прямой линией отгородил наш двор от других домов. Довольные своей работой, жильцы расходились по квартирам. Дядя Кузьма весь светился от радости. Наконец-то после месяцев сидения у телевизора и скучных прогулок по парку ему подвернулась работенка, где он смог показать свое умение.
Простились и мы с Семкой. Я сказал своему другу шепотом:
— Надо придумать что-то с забором.
— Ага, — согласился Семка. — Это же стыд — в середине двадцатого века…
— Тихо, — прервал я Семку. — Пока.
ВСЕ ДОВОЛЬНЫ, КРОМЕ…
Утром я так и не придумал, что сделать с забором. А в школе мне было не до забора. События развивались с космической быстротой. Совет дружины присвоил нашему классу первое место в школе. За что? Там было много пунктов, за что. Одним из пунктов был я. Я был, кажется, 12-м или 13-м пунктом.
Вот он, этот пунктик. 'За то, что ребята не побоялись взять на перевоспитание трудного ученика Коробухина, от которого отказался 6 'А', вовлекли его в общественную работу и помогли ему исправить все двойки'.
Ребята из моего теперешнего класса ликовали.
А Витька Мелюх крикнул:
— Давайте его качать!
Не успел я опомниться, как меня схватили и подбросили к потолку. Я опустился на сильные руки Мишки Зайцева, Тольки Дашкевича и других ребят. Я и не думал вырываться. Гордо и молча я летал от пола к потолку под дружные крики:
— Ура! Да здравствует Коробухин!
Если говорить честно, я люблю славу. Я люблю, чтобы на меня все обращали внимание и шептали за моей спиной: 'Это тот самый, ну который… В общем — Коробухин'. Я люблю входить в школу и видеть, как почтительно расступаются передо мной малыши. Еще бы, сам Коробухин шествует!
Все переменки я ходил задумчивый и гордо нес бремя своей славы, пока не налетел на Иру.
Я вежливо поклонился ей.
— Как поживаете, графиня?
Но у Иры не было настроения шутить.
— Почему ты не сказал никому, что я и другие ребята из нашего класса тебе помогали?
— Не все ли равно, — примирительно сказал я. — Все помогали. Ты, конечно, больше всех.
— И потом, как ты разговаривал с моей мамой? — гневно сказала Ира. Ее глаза метали молнии.
— Нормально разговаривал, а что?
— Нормально? — Ира вся клокотала. — Так вот, больше я с тобой не разговариваю и не занимаюсь. Все. Хватит с меня. — Она четко повернулась и зацокала каблучками в свой класс.
Я уныло смотрел ей вслед. Вот девчонки, думал я, вредные существа. Если у тебя хорошее настроение, они его обязательно испортят. Не могут без этого жить.
Ну и что, если я не сказал никому, что двойки я исправил благодаря Ире? Сам-то я хорошо это знаю. Ах, она захотела, чтоб все ее хвалили: 'Смотрите, какая она молодчина, перевоспитала хулигана Коробухина'.
Мрачный, я шел домой вместе с Семкой.
— Так что мы сделаем с забором? — спросил я у моего друга.
— Может, не стоит, Валерка? — жалобно сказал Семка. — Как они все работали! И дядя Кузьма, и…
— Но в середине двадцатого века…
— Ясно, — вздохнул Семка. — Но только я ничего не придумал.
Молча мы дотащились до нашего дома. И тут я сообразил, что надо делать.
— Сема, видишь?
Я показал на экскаватор, который работал прямо за нашим забором. Там на пустыре копали котлован для нового дома. И землю экскаваторщик сваливал в разные стороны. Забор ему здорово мешал.
— Ну и что? — спросил Семка.
— Сейчас все поймешь.
Мы перелезли через забор и стали перед экскаваторщиком. Он как раз выключил свою машину и копался в моторе.
— Вот, наверно, домина будет, — затянул я и подтолкнул Семку.
— Этажей пятнадцать, а может, и больше, — вторил мне Семка. Он был отличный парень, мой друг, и все понимал с полуслова.
— Человеку надо копать котлован, а тут забор мешает, — продолжал я, хитро глядя на экскаваторщика.
— Землю некуда девать, — поддержал меня Семка.
— Совсем некуда, — вступил в разговор экскаваторщик. Он был очень высокий, как и его машина. — Крутишься, будто в малогабаритной квартире.
— Мы только что были в домкоме, — соврал я, честно глядя парню в глаза. — Домком сказала, пусть ломает забор, если другого выхода нет.
— Ну нет же выхода, — развел руками экскаваторщик. — Вы же сами видите.
Мы кивнули.
— Ну, спасибо, ребята, — белозубая улыбка засияла на лице экскаваторщика. — Теперь и норму вытяну.
Он влез в машину, а мы отправились на чердак. По лестнице мы взбежали стремглав и прильнули к окну.
Экскаватор торжественно нес ковш, набитый землей и какими-то железяками. Вот он замер прямо над забором. Ковш раскрыл свою пасть, и забор застонал под ударами земли и камней. Но выстоял. После второго захода он покосился. Третий и четвертый ковши его добили.
Пока это увидели жильцы, пока они сообщили Ириной маме, большая часть забора была поломана и засыпана землей.
Мы наблюдали из окна, как на бедного экскаваторщика налетели Ирина мама и другие женщины, как он им пытался что-то объяснить и, наверно, все свалил на нас. Потому что женщины стали озираться по сторонам — они явно кого-то искали.
— Спектакль окончен, — сказал я. — Теперь надо подумать, как выкрутиться.
Ирина мама, конечно, догадалась, что это наша с Семкой проделка. И мы ожидали основательной взбучки. Но гром не грянул. Наверно, потому, что назавтра в нашем дворе строили новый забор. Его строили уже не жильцы, а рабочие. И поднялся он почти посредине нашего двора, гораздо ближе к дому, чем прежний. Молодой инженер, который привел рабочих, сказал, что этот забор временный, пока новый дом построят, а потом его снесут и посадят здесь цветы и деревья.
— А заборы, граждане, — устаревшее дело, — сказал молодой инженер.
Вместе с рабочими охотно возился и дядя Кузьма. Он покрикивал даже, если что не так было. Его слушали внимательно и не вступали с ним в пререкания.
Все были довольны.
