шевелился. Стараясь не делать резких движений, чтобы не спугнуть добычу, я осторожно переместилась с кресла на краешек кровати и оказалась рядом с ним. Не отрывая взгляда от глаз Егора, в которых явно читались теперь и недоумение, и абсолютная нерешительность, я прикоснулась рукой к его колену, приблизила лицо к его лицу и поцеловала. Глаза закрылись сами собой, и я невольно застонала от наслаждения — его губы были не по-мужски мягкими и податливыми, а язык робко, едва ощутимо, отвечал на мое властное и даже грубое проникновение. Я была не в состоянии выпустить Егора из своих объятий и губ, каждое крошечное ощущение в подушечках пальцев, в ладони, на кончике языка вливалось в глубины моего существа, образуя безудержный, страшный в своей силе водоворот. С трудом, но я прервала первый в своей жизни, и оттого еще более болезненный, по-настоящему желанный и страстный поцелуй.
— Иди ко мне, — тихо позвала я. Голос предательски дрожал и грозил сорваться на хрип.
— Рита, не надо, — Егор смотрел на меня испуганно.
— Почему? — спросила я, не желая слышать ответа на этот вопрос. Мне было все равно — почему! Даже если бы я знала, что в результате нашей страсти небо рухнет на землю, сейчас мне было наплевать.
— Не надо, — повторил Егор и посмотрел мне в глаза. — Мы все испортим.
— Я тебе не нравлюсь? — у меня больше не было времени тянуть кота за хвост, нужны были сильные аргументы: еще полсекунды, и я начну дрожать крупной дрожью, не умея спрятать от его глаз свое обезумевшее вожделение.
— Нравишься. Не то слово!
Я снова, еще более настойчиво, завладела его губами.
— Тогда не думай, — прошептала я в коротком промежутке между поцелуями. — Я хочу жить. Ты сам говорил.
— Рита…
— Просто не мешай мне, — я начала задыхаться, сердце колотилось уже где-то в горле, — я так хочу.
Черт его знает, что именно переключилось в моей голове, но реакция оказалась необратимой. Мне захотелось стать собственницей, хозяйкой, королевой. Я должна была завладеть его телом во что бы то ни стало. Завладеть однозначно и грубо, по-животному, повинуясь неотступному инстинкту. Я сбросила одеяла с кровати на пол и подошла к Егору, глядя на него сверху вниз. Потом взяла его руку, которая лежала на подлокотнике кресла тяжело и безжизненно. Большая и мягкая ладонь удобно легла в мою и ожила. Егор посмотрел долгим взглядом мне прямо в глаза, поднялся и послушно пошел за мной.
Я раздевалась сама — не хотела, чтобы он путался во всех этих молниях-застежках-крючках. Егор молча следовал моему примеру. Полная луна с бесстыдным любопытством наблюдала за нами через окно и прозрачные легкие занавески — портьеры я забыла задвинуть.
— Полнолуние, — негромко произнес Егор.
— Да. Нечисть набирает силу, — прошептала я ему в самое ухо, — и мертвые тоже.
— Ты мертвая? — спросил он, целуя меня в шею.
— Потом узнаешь, — прошелестела я. — Главное, что с тобой я оживаю.
Мы снова долго целовались и едва ощутимо касались пальцами друг друга: от этих легких, как крылья бабочки, прикосновений меня охватывала дрожь, а ополоумевшие мурашки носились по всему телу, стараясь заранее угадать, куда в следующее мгновение переместятся руки Егора. Потом он осторожно уложил меня прямо на пол — на сброшенные одеяла — именно так, как я и хотела, продолжая ласкать пальцами и губами, я отвечала тем же. В движениях Егора не было ни капли торопливости или нетерпения. О том, что он, как и я, распален до предела, говорила только невообразимо горячая кожа и огромное, твердое, как кол, мужское естество. Я застонала в голос, сжав его в ладони, а Егор откинул голову и прикрыл глаза.
Он вошел в меня только тогда, когда я не в состоянии была ждать ни секундой дольше. Мы не переставали целоваться, а я взвивалась на вершину блаженства от неожиданно легкого и сладостного проникновения. Час, два или пять — я никогда этого не узнаю. Егор достигал финала и, не покидая моего тела ни на секунду, начинал все сначала. Я оказывалась сверху, снизу, сбоку, я помогала его движениям своими руками и льнула к нему всем телом. Я не знала, что делать и как, но бессознательно глубоко чувствовала это. С каждым прикосновением к его бархатистой коже, с каждым поцелуем, с каждым внутренним сжатием и ответным толчком я постигала смысл жизни на земле.
Луна превратилась в блеклую желтоватую дымку, а потом и вовсе пропала, растворившись без остатка в нашей страсти, когда мы наконец разомкнулись и, слившись в умиротворенном усталостью объятии, уснули. Казалось, ночь эта длилась целую жизнь и всего лишь одно мгновение…
— Рита? — шепотом позвал Егор. — Ты не спишь?
— Уже нет, — я с трудом разомкнула веки. Солнце сияло за окном так ярко, словно вознамерилось осветить каждый, даже самый отдаленный уголок земли. Я посмотрела на Егора — его гладкая кожа в солнечном сиянии казалась золотой. И снова, как ночью, по моему телу побежали взбудораженные мурашки — в Егоре было столько силы и наполненной молодостью красоты, что невольное восхищение охватывало меня с головы до пят от одного мимолетного взгляда.
— Хочешь, стишок прочитаю? — спросил он, улыбаясь. Господи, какое же прекрасное у него лицо!
— Давай, — согласилась я, а голос уже начал срываться от нарастающей страсти. Господи, да что ж это такое?! Егор посмотрел на меня вопросительно, потом чуть отодвинулся, понимающе сощурился и укоризненно-шутливо покачал головой.
— Владимир Маяковский, — объявил он. — «К барышне» или что-то вроде. — И продекламировал:
Этот вечер решал —
не в любовники выйти ль нам? —
темно,
никто не увидит нас.
Я наклонился действительно,
и действительно
я,
наклонясь,
сказал ей,
как добрый родитель:
«Страсти крут обрыв —
будьте добры,
отойдите.
Отойдите,
будьте добры».
— Так, — я, не выдержав, рассмеялась. Никто еще не читал мне предостерегающих стихов в такой ситуации. Да и ни в какой, кажется, не читал, — ты что, за старое? Отговаривать меня снова решил?
— Боже упаси! — улыбнулся Егор и мягко предупредил: — Но ты теперь или отойди, или пеняй на себя.
— А можно мы не на меня, а в меня «пенять» будем? — с блудливым блеском в глазах спросила я. — Желательно вот этим. — Я скользнула рукой вниз и прижала уставившееся в потолок «второе я» Егора к его же животу. Он закрыл глаза и лег на спину.
— А я другое стихотворение у Маяковского знаю, — заговорщицким тоном сообщила я. — Послушай: «Я в Париже, живу как денди…»
— Женщин имею до ста… — продолжил за меня Егор.
— Еще вопрос, кто кого имеет, — не согласилась я и попросила: — Побудь «сюжетом в легенде», а? Совсем чуть-чуть. Только переходить никуда не надо.
Егор в молчаливом предвкушении согласно кивнул головой, а я поползла вниз вдоль его тела.
На завтрак мы, само собой разумеется, опоздали. На обед просто не пошли — смертельно не хотелось выбираться из постели (наконец-то до нас дошло, что в кровати удобнее, чем на полу), бродить по улицам в
