Олежек быстро закивал и убежал за новым танцором. Настя прикрыла глаза. После того, как шесть месяцев назад уволился Алешенька, ей стало совсем тяжело. Пришлось самой принимать на работу официантов, танцоров, вести вечную непримиримую войну с «личным составом». Да еще эта чертова текучка кадров – отбирай, учи, мотивируй, и снова все по кругу, и так до бесконечности.
Система штрафов в клубе, военная дисциплина и жесткий отбор срабатывали только наполовину. Все равно приходилось пачками увольнять – кто чаевые скроет, кто начнет жаловаться клиентке на жизнь, кто еще умудрится что-нибудь отчебучить. Вот и брали новых – чтобы через некоторое время и с ними все пошло по известному сценарию. Господи, как же ей надоели эти самодовольные красивые лица с театрально увлажненным взглядом. Эти переливающиеся силой мышцы, глянцевая кожа, под которой не было ни стоящих мыслей, ни истинных чувств. Только жажда денег. Настя уже видела каждого насквозь, заранее знала, кто и что будет ей говорить. Она чувствовала себя древней старухой, которая прожила на свете столько, что теперь видит все наперед. Она устала. Устала смертельно.
Найти толкового директора по персоналу так и не удалось – говорят, сейчас это страшный дефицит на кадровом рынке. Неважно, в какой сфере. А Алешеньку, по большому счету, тоже можно понять. Он возмужал, встал на ноги, купил квартиру-машину-дом и давно вырос из узеньких плавок и высоких сапог. Теперь вот строит с помощью одной из клиенток какой-то ультрамодный фитнес-клуб. Обещал на открытие пригласить, но что-то пока тишина. Во всяком случае, расстались они друзьями, и Настя совершенно искренне пожелала ему на прощание удачи. Тем более что такая успешная карьера в среде стриптизеров большая редкость: пусть все сложится хорошо, он этого действительно заслужил.
Со Стасом они общались теперь очень редко: только по каким-нибудь великим семейным праздникам. Он женился на своей Пиле, родил двух дочерей и теперь крутился как белка в колесе, зарабатывая на жизнь своим «девчонкам» – Лилечкиных гонораров хватало разве что на хлеб и воду. Но никто в этой семье и не думал унывать. Глядя на Стаса, становилось ясно, что к настоящему счастью нужно очень и очень долго идти: только тогда человек способен его по достоинству оценить. Настя не раз пыталась помочь друзьям деньгами – уж этого-то добра у нее теперь было предостаточно, – но Стае делал обиженное лицо и ничего не брал, защищаясь излюбленным рассуждением о том, что «мужик должен зарабатывать сам». Ну, должен так должен. И она перешла к тактике подарков – каждый праздник обе девочки, которых Стае любил до помутнения рассудка, получали по целому гардеробу одежды и обязательно по игрушке. С последним Настя боялась переборщить: по печальному опыту собственных родителей знала, что не стоит баловать детей. Их нужно любить.
А с родителями отношения так и не наладились. Вернее, со стороны казалось, что все хорошо, но Настя многое теперь не могла им простить. Виделись они не чаще трех раз в год – Настя заезжала на день рождения мамы, папы и тридцать первого декабря. Конечно, они говорили изредка по телефону, и, когда было нужно, Настя отправляла к маме водителя с деньгами. Но личные встречи удовольствия не приносили. Настя отчетливо видела, как переменилось к ней отношение родителей с того момента, как она стала материально им помогать: отец наконец заговорил – после четырех лет молчания, мама то и дело заискивающе улыбалась и суетилась вокруг. Грустно. Может быть, конечно, они ее по-своему любили, но с самого детства она слишком часто слышала о том, как много в нее «вложили», как трудно было сделать так, чтоб «доченька ни в чем не нуждалась» и что поэтому, когда она вырастет, от нее должна быть «отдача». Сначала родители полагали, что «отдача» придет через удачное замужество, потом наступило разочарование, теперь вот – разумный баланс: «Ты нас содержишь, а мы не вмешиваемся в твою жизнь». Настя иногда с горькой усмешкой думала о том, стали бы родители и дальше брать у нее деньги, если бы знали правду об источнике ее доходов. И не находила ответа.
Тем временем клуб процветал. Настя быстро научилась управляться со своими подчиненными и неизменно лично контролировала работу заведения и все внешние процессы. Хотя, конечно, по многим вопросам помогала Лида, да и чем дальше, тем проще становилось. Со временем набралось десятков пять постоянных клиенток, которых Настя прекрасно знала: они и содержали клуб. Изредка появлялась новая гостья, – ее обязательно приводил кто-то из «стареньких», – и позже она тоже могла стать постоянной. Время от времени кто-нибудь из завсегдатаев пропадал: уезжали жить за границу, находили постоянного мужчину или переключались на проблемы подросших детей и народившихся внуков. Но посещаемость клуба тем не менее держалась на уровне. За ночь, в зависимости от дня недели и времени года, в клубе могло побывать от двух до двадцати гостей. Вполне достаточно, чтобы вести это муторное хозяйство и не отказывать себе ни в чем.
Одним словом, женский клуб давным-давно стал для Насти и источником дохода, и привычной работой, которая удачно заполняла все свободное время. Все равно его больше некуда было девать. О глупостях вроде «мести» или «возмездия» она уже давно забыла – не в таких стремлениях души кроется человеческое счастье. Это, понаблюдав за сияющим Стасом, за помолодевшей в замужестве с юным Артемом Элен, она теперь знала точно.
– Мы пришли, – Настя вздрогнула от неожиданно раздавшегося голоса Олежека и открыла глаза – так задумалась, что даже не слышала, как он вошел.
Олег с нескрываемым выражением блаженства на лице втянул за собой в кабинет молодого человека и прикрыл за ним дверь. Настя лениво взглянула на державшуюся за руки парочку…
…и обомлела. Перед ней, смущенно выдергивая руку из Олеговых щупалец, стоял Николай.
У Насти тошнотворно закружилась голова, все вокруг, кроме Николая, разом заплыло белесой дымкой, пропало. Она теперь отчетливо видела только ЕГО. Темные волосы, стройную фигуру, родное лицо. В глазах потемнело, ладони стали мокрыми, а лоб покрыла холодная испарина. Если бы она стояла, то точно осела бы прямо на пол – колени била мелкая противная дрожь. Настя непроизвольно прикрыла глаза, потом сделала над собой усилие и заставила снова посмотреть на вошедшего юношу: картина не изменилась.
Перед ней, рядом с улыбающимся Олегом стоял нахмурившийся Николай.
– Анастасия Петровна, это – Иван, – представил его Олег, «Николай» изобразил робкую улыбку и чуть заметно поклонился. – У него опыта работы нет, но…
В ушах у Насти стало горячо, сознание отступило. Дальше она не слышала ни единого слова, перед глазами плавали неразборчивые пятна, а Олег что-то говорил и говорил… Потом резко замолчал, молниеносно вытолкал Ивана за дверь и кинулся к начальнице.
– Анастасия Петровна, вам плохо?! – Он заметался, налил в стакан воды, поднес к ее губам, смочил под краном кулера белоснежный, с вышивкой, носовой платок, приложил к Настиному горячему лбу.
– Это все я, идиот, виноват! – причитал Олежек, не переставая. – Вы же сказали, что устали. Не надо мне было…
– Где он? – Настя, очнувшись, едва прохрипела эти два слова и раздраженным движением отбросила порхающие вокруг ее лица наманикюренные руки.
– Кто?! – Олежек вытаращил глаза.
– Нико… – она чуть не задохнулась, – твой Иван.
– За дверью, наверно. – Олег схватил со стола документы и начал обмахивать Настю. В любое другое время она словесно отодрала бы его за подобные вольности так, чтоб мало не показалось. Сейчас сил не было. – Да какая разница?!
– Догони!!! – Она снова оттолкнула его руки – бумаги веером разлетелись по комнате. – Вдруг он ушел?!
– Господи! – Олег бросился на колени, начал собирать документы, потом махнул рукой, выбежал за дверь. Настя жадно выпила стакан воды и, сжав руками виски, начала раскачиваться туда-сюда, словно в трансе.
– Вот, – Олежек втолкал испуганного «Николая» в кабинет. – Куда его девать?
– Посади на стул, – Настя с трудом взяла себя в руки, – и выйди!
Она успела подумать о том, что тогда, девять лет назад, Николай не застрелился, как сказал ей Стае, а с ним произошло какое-то несчастье. Может быть, он попал в катастрофу, может, потерял память и пропал. А теперь вот бог знает как оказался здесь. Но ее он, само собой, не узнает. Ну, конечно! Она безобразно изменилась – жизнь в самом эпицентре порока и душевной грязи не проходит бесследно! А вот он не постарел – даже, наоборот, отчего-то выглядит гораздо моложе. Боже мой! Что же с ним на самом деле было все эти годы?!
Олежек тем временем вытащил кресло на середину кабинета, словно готовил лобное место, толкнул в
