данным обвинения, однако, все они в 20-е годы тайно вступили вновь в эту партию, образовав ее подпольный центр в СССР.
Подсудимые обвинялись во вредительстве, особенно при составлении государственных планов: сознательно занижали их, чтобы задержать развитие промышленности и сельского хозяйства. Согласно обвинительному заключению, между «Союзным бюро», «Промпартией» и «ТКП» существовало тайное соглашение об организации интервенции и вооруженных восстаний. Некоторые из пунктов обвинения были прямо направлены против Д. Б. Рязанова, в начале 30-х годов директора Института Маркса — Энгельса — Ленина. Крупный теоретик и историк марксизма, Д. Б. Рязанов был известен своим отрицательным и даже пренебрежительным отношением к Сталину.
Все подсудимые признали себя виновными и дали подробные показания о своей вредительской деятельности. Суд приговорил их к лишению свободы на срок от 5 до 10 лет.
4
После отмены всех ложных обвинений и несправедливых приговоров по делу «Трудовой крестьянской партии» Прокуратура СССР приступила к подготовке аналогичных решений по делам «Промпартии», «Союзного бюро» и некоторым другим аналогичным, но не столь «громким» фальсифицированным процессам. Вполне возможно, что решения Верховного Суда последуют раньше, чем выйдет журнал. Нужно отметить тем не менее, что при внимательном чтении опубликованных в газетах, а потом и в отдельных сборниках материалов этих процессов в глаза бросаются многие неувязки и явные фальсификации.
В деле «Промпартии» неувязки начинаются с обвинительного заключения. Там сказано, что ее руководство состояло из бывших крупных промышленников или людей, занимавших высокооплачиваемые командные должности в дореволюционной промышленности. Однако, как выяснилось на суде, ни один из восьми обвиняемых не был ни капиталистом, ни даже сыном капиталиста. Все происходили из семей ремесленников, крестьян, служащих, средних помещиков. В частной промышленности работали до революции только трое, причем Ларичев всего три года.
«Одна из исходных причин создания контрреволюционной организации, — говорилось в обвинительном заключении, — это политические убеждения старого инженерства, колебавшегося обычно от кадетских до правых монархических убеждений». Но из восьми подсудимых только один Федотов примыкал раньше к кадетам. Некоторые состояли в прошлом в РСДРП, а остальные вообще мало интересовались политикой.
Много нелепостей и противоречий можно обнаружить и в показаниях обвиняемых. Так, например, Рамзин говорил, что белоэмигрантские организации устроили ему встречу с руководителями французского генерального штаба и те ознакомили его не только с общими решениями Франции о скорой интервенции, но и с оперативными планами французского командования. Рамзину якобы сообщили направления главных ударов французского экспедиционного корпуса и союзников, место высадки десантов, сроки нападения на СССР и т. п. Ясно, однако, что никакой генеральный штаб не стал бы посвящать Рамзина в свои конкретные планы интервенции, даже если бы они существовали.
Кстати, на всех процессах следствие открыто заявляло суду, что не располагает вещественными уликами и документами. О всякого рода директивах, воззваниях и инструкциях, резолюциях и протоколах заседаний руководства подпольных партий говорилось на процессах немало, но ни один документ не был представлен суду и общественности. Следствие объявило, что подсудимые успели перед арестом уничтожить все документы. «Проанализируем дальше тот же вопрос, — говорил в заключительной речи на процессе «Промпартии» Н. Крыленко, — какие улики могут быть? Есть ли, скажем, документы? Я спрашивал об этом. Оказывается там, где они были, там документы уничтожались. Я спрашивал: а может быть, какой- нибудь случайный остался? Было бы тщетно на это надеяться».
В обвинительном заключении утверждалось, что «Промпартия» планировала назначить на пост министра промышленности и торговли в будущем русском правительстве П. П. Рябушинского, крупного русского капиталиста, и что с ним об этом в октябре 1928 года вели переговоры Рамзин и Ларичев. После публикации обвинительного заключения многие иностранные газеты сообщили, что П. П. Рябушинский умер еще до 1928 года и что за границей живут лишь его сыновья.
Неувязка произошла и с известным историком Е. В. Тарле. Он был арестован, и члены «Промпартии» показали, что его намечали министром иностранных дел белогвардейского правительства. Но вскоре Тарле оказался нужен Сталину, и его без большого шума освободили.
Множество нелепостей было и на процессе «Союзного бюро». Самый уязвимый пункт обвинительного заключения по новому делу — связь «Союзного бюро» и «Промпартии». О ней говорилось подробно и в обвинительном заключении, и в показаниях подсудимых. Рамзин был на новом процессе важным свидетелем и много рассказывал о связях «Промпартии», «ТКП» и «Союзного бюро». Но ведь на недавнем еще процессе «Промпартии» «Союзное бюро» ни разу не упоминалось, хотя во время этого процесса «Союзное бюро», представшее перед судом в начале 1931 года, было уже арестовано. Чтобы как-то объяснить недоразумение, объявили, что от членов «Союзного бюро» удалось добиться «чистосердечных признаний» только к декабрю 1930 года, а члены «Промпартии» не были на своем процессе достаточно искренни. Между тем совершенно очевидно, что сама мысль об организации процесса «Союзного бюро» пришла Сталину и его помощникам уже после «успеха» процесса «Промпартии». Соответственно стали готовиться и легенды для нового процесса. В спешке допустили немало неувязок. В то время как члены «Промпартии» признавались, что они в целях вредительства завышали плановые наметки, членов «Союзного бюро» обвиняли, напротив, в составлении заниженных планов. При этом цитировались весьма убедительные по содержанию речи обвиняемых на заседаниях Госплана, в которых они возражали против чрезмерно высоких новых заданий на пятилетку, полученных от Политбюро. Вообще, читая материалы судебных процессов 1930–1931 годов, можно подумать, что пятилетние планы составлялись членами «Союзного бюро» и «Промпартии», а не обсуждались в деталях на партийных конференциях и съездах. Точно так же, знакомясь с показаниями обвиняемых о сознательном расстройстве ими снабжения продовольственными и промышленными товарами городов и сел, можно подумать, что во всех хозяйственных наркоматах и в наркомате торговли именно «вредители» были хозяевами положения. А ведь главные вопросы снабжения решались даже не в наркоматах, а на заседаниях Политбюро. Довольно странной была и последующая судьба некоторых подсудимых. Так, например, руководитель «Промпартии» Л. К. Рамзин, «кандидат в диктаторы», «шпион», «организатор диверсий и убийств», был помилован. Ему разрешили и в заключения заниматься научной работой. Всего через пять лет после процесса Рамзин был освобожден и награжден орденом Ленина за заслуги в котлостроении. Позднее он получил Сталинскую премию и умер в 1948 году, занимая ту же должность директора Московского теплотехнического института, какую занимал до процесса «Промпартии».
5
Сталин не только пытался свалить на «вредительство» буржуазных специалистов все свои ошибки и просчеты в первые годы коллективизации и индустриализации. Он хотел также приписать себе несуществующие заслуги в предотвращении иностранной интервенции и в разгроме подпольных контрреволюционных партий. Иными словами, нажить пусть и фиктивный, но важный для него политический капитал. К тому же, организуя политические судебные процессы, Сталин сознательно нагнетал в стране напряженность, чтобы заставить замолчать своих критиков и лишний раз бросить тень на лидеров оппозиционных групп 20-х годов.
Возникает, однако, вопрос: каким образом удалось заставить обвиняемых публично клеветать на себя
