Не следует слишком усложнять мотивы, которые побудили Сталина развязать террор 1936–1937 годов. Главный из них — непомерное честолюбие и властолюбие. Всепоглощающая жажда власти обуяла Сталина, конечно, раньше 1936 года. Влияние его уже к началу 30-х годов было огромно, но он хотел безграничной власти и абсолютной покорности. Вместе с тем он понимал, что этому будут противиться партийные и государственные руководители, сложившиеся в годы подполья, революции и гражданской войны.
Вот свидетельство Петра Чагина, одного из видных работников Ленинградской партийной организации и близкого Кирову человека. Вскоре после избрания Кирова первым секретарем Ленинградского обкома, во время обеда, на котором присутствовали некоторые ленинградские руководители, а также Сталин и Томский, разговор зашел на обычную среди большевиков в те годы тему — как управлять партией без Ленина. Все, конечно, сошлись на том, что партией должен управлять коллектив. Сталин вначале молчал, а потом встал из-за стола и, пройдясь вокруг него, сказал: «Не забывайте, что мы живем в России, в стране царей. Русский народ любит, когда во главе государства стоит один человек. Конечно, — добавил Сталин, — этот человек должен выполнять волю коллектива». Никто не возразил, но никто и не подумал тогда, что Сталин, хотя бы в мыслях, предлагает именно себя на роль единоличного вождя России.
Можно предположить, что Сталин серьезно относился к своему тезису об обострении классовой борьбы в СССР по мере продвижения к социализму. Склонный к схематизму и механистическому пониманию действительности, он нередко был убежден, что его теоретические построения — единственно правильные. Но нельзя поверить, что он вполне искренно относил этот тезис и на счет ветеранов революции, на счет основных кадров партии.
Сталин боялся заговоров, боялся даже своего окружения. За всеми членами Политбюро и другими ответственными работниками велась слежка. На дачах Сталина было по нескольку спален, на каждой кровати лежала смена белья, которое он обычно стелил сам. Во всех дачах было по два выхода; дачи тщательно охранялись круглый год, независимо от того, жил ли там Сталин или нет.
В конце 20-х годов Сталин нередко прогуливался за пределами Кремля. Конечно, его охраняли, но это не было заметно. В Кремле и в здании ЦК ВКП(б) он ходил без видимой охраны; некоторые старые большевики вспоминали, как поднимались или спускались в лифте вместе со Сталиным или встречали его в коридоре. Почти все видные большевики имели при себе оружие — этот обычай сохранился еще со времен гражданской войны. После убийства Кирова рядовому партийно-комсомольскому активу носить оружие было запрещено. С пистолетами в кобуре ходили Ворошилов и Буденный, Берия и Каганович, Орджоникидзе и Любченко. Из своего оружия застрелились Томский и Гамарник. Пытались застрелиться, как известно, Бухарин и Рыков. Любил поупражняться в снайперской стрельбе из браунинга Нестор Лакоба. Все эти «вольности» постепенно урезались и перед войной были отменены. На дачах и в Кремле оружие было лишь у внешней охраны, не вступавшей в контакт со Сталиным. Люди, которых он принимал, должны были перед этим сдать оружие, если оно у них было. Иных высокопоставленных посетителей даже обыскивали. В этом проявлялся страх узурпатора и тирана за свою власть и свою жизнь, а отнюдь не бдительность вождя первого в мире социалистического государства.
Однако не страх и не мания преследования побудили Сталина уничтожить старую партийную гвардию. Это было сделано сознательно. У Сталина был план уничтожения партийных, советских и военных кадров, который, по выражению А. Тодорского, своими масштабами не уступал плану мобилизации большой армии. Этот план был тщательно продуман, материально богато обеспечен и мастерски проведен в жизнь.
Из истории известно, что непомерное честолюбие того или иного правителя не вело автоматически к массовым репрессиям или к убийствам политических соперников, даже если для расправ и не было никаких серьезных препятствий. Поэтому, говоря о терроре 30-х годов, надо отметить не только честолюбие и властолюбие, но и чудовищную жестокость Сталина. Надо сказать также о противоречии между непомерным честолюбием и тщеславием Сталина и ограниченностью его способностей и заслуг перед партией и революцией. Ибо это противоречие сталкивало Сталина не только с теми, в ком он не без оснований видел своих противников, но и со многими старыми большевиками, которые были лично преданы ему и выполняли все его указания и распоряжения. С юных лет Сталин обладал комплексом неполноценности, который при рано развившихся честолюбии и тщеславии усиливал такие его связанные с жизнью в доме родителей и занятиями в духовном училище и семинарии черты, как завистливость и злобность. Не получив достаточно систематического и глубокого образования, не зная иностранных языков, Сталин оказался в 1917 году членом правительства, которое даже враги называли самым образованным правительством в Европе. Среди людей ярких дарований и блестящего ума Сталин не мог не ощущать своей неполноценности как политика, полководца, теоретика и оратора. Но он не хотел оставаться на вторых ролях, и это вызывало у него злобную зависть ко всякому образованному партийцу. К тому же Сталин хотел не только неограниченной власти, но и неограниченной славы. Никто не мог играть рядом с ним сколько- нибудь значительной роли на подмостках истории. Поэтому не борьба против Советской власти, но напротив, огромные заслуги перед партией и революцией делали многих людей для Сталина врагами.
До революции Сталин не принадлежал к основному руководящему ядру партии большевиков, образовавшемуся вокруг Ленина. Лишь в 1912 году он был заочно введен в ЦК партии, но ссылка в Туруханский край лишила его возможности продолжать активную партийную работу. Гораздо скромнее, чем это утверждала последующая легенда, была роль Сталина в работе Закавказской организации большевиков — и в Баку, и особенно в Тифлисе.
Однако Сталин хотел восхвалений не только своей нынешней, но и прошлой деятельности. Миф о Сталине вступал здесь в явное противоречие с историей партии, и ее начали беззастенчиво фальсифицировать. Оставшиеся еще в живых ее участники мешали Сталину и его легенде. Они знали, например, что газета «Брдзола», которую так восхвалял Берия, представляла собой небольшой листок и вышла в свет только четыре раза. Было поэтому нелепо сравнивать «Брдзолу» и «Искру». Они знали, что не Сталин был создателем знаменитой Бакинской типографии, как утверждал в своей книжке Берия. Одного этого уже было для Сталина достаточно, чтобы уничтожить тех большевиков, заслуги которых стали приписываться ему. Таким же образом были созданы мифы о «двух вождях» Октябрьской революции и о «решающих заслугах» Сталина в победах Красной Армии в годы гражданской войны.
Те, кто знал Сталина, отмечали не только его честолюбие, тщеславие и жестокость, но и грубость, недостаток культуры, неинтеллигентность. Однако он мог быть и необычайно приветлив, даже нежен со своими гостями: делал им комплименты, угощал тем или иным кавказским блюдом.
Крайне злопамятный, Сталин не прощал своих критиков, даже если впоследствии они много лет славословили его. А вот критику или оскорбление того или иного из своих приближенных он мог легко «простить», иногда это даже забавляло его.
Во многих воспоминаниях отмечается огромная сила воли Сталина. «Основное психологическое свойство Сталина, которое дало ему решительный перевес, как сила делает льва царем пустыни, — это необычайная, сверхчеловеческая сила воли, — писал в 1939 году в своем дневнике Ф. Ф. Раскольников. — Он всегда знает, что хочет, и с неуклонной, неумолимой методичностью постепенно добивается своей цели. «Поскольку власть в моих руках, я — постепеновец», — сказал он мне однажды. В тиши кабинета, в глубоком одиночестве он тщательно обдумывает план действий и с тонким расчетом наносит внезапный и верный удар. Сила воли Сталина подавляет, уничтожает индивидуальность подпавших под его влияние людей. Ему легко удалось «подмять под себя» не только мягкого и слабохарактерного М. И. Калинина, но даже таких волевых людей, как Л. М. Каганович. Сталин не нуждается в советниках, ему нужны только исполнители. Поэтому он требует от ближайших помощников полного подчинения, повиновения, покорности, безропотной рабской дисциплины. Он не любит людей, имеющих свое мнение, и со свойственной ему грубостью отталкивает их от себя. Он мало образован… У него нет дальновидности. Предпринимая какой-нибудь шаг, он не в состоянии взвесить его последствий. Он не предусматривает события и не руководит стихией, как Ленин, а плетется в хвосте событий, плывет по течению. Как все полуинтеллигенты, нахватавшиеся обрывков знаний, Сталин ненавидит настоящую культурную интеллигенцию: партийную и беспартийную в равной мере… Он знает законы формальной логики, его умозаключения логически вытекают из предпосылок. Однако на фоне других, более выдающихся современников, он никогда не блистал умом. Зато он необычайно хитер… В искусстве «перехитрить» никто не может соревноваться со Сталиным. При этом он
