Когда экипаж подъехал к воротам резиденции, дрессировщик первым соскочил на тротуар.
— Пройдемте к вахтциммер, — предложил он Кузнецову. — Фрейлейн подождет нас здесь.
В комнате охраны он спросил через окошко:
— Пропуска для лейтенанта Зиберта и фрейлейн Довгер готовы?
Эсэсовец, лично знавший дрессировщика, подал оба заранее заготовленных пропуска, даже не спросив документов.
Дворец Коха находился в глубине огромного парка. Дубы, липы, клены бросали большие тени на аллеи и газоны, покрытые мягкой зеленью. Несколько садовников возились над клумбами. В стороне от главной аллеи возвышался холм, где среди зелени и кустов сирени стояли удобные скамейки, — здесь, очевидно, наместник отдыхал в знойные дни. Справа, на солнцепеке, находился большой бассейн — здесь, очевидно, наместник купался.
Ни одна мелочь не ускользнула от внимательных глаз Кузнецова.
Кроме двухэтажного особняка, в котором жил Кох, внутри ограды было еще несколько строений: псарня для овчарок, охранявших персону гаулейтера, особняк адъютанта, дом для прислуги и дом для личной охраны.
Он жил как за бронированной стеной, этот наместник фюрера. В животном страхе перед украинским народом он окружил себя вооруженной до зубов охраной.
Сколько раз разрабатывали мы планы налета на дворец наместника и не выполняли их, потому что были уверены: все погибнем, а до Коха все же не доберемся.
— Прошу вас пройти к адъютанту, а я пойду сдавать собаку, — сказал Шмидт, указав Кузнецову на парадный подъезд.
На минуту Кузнецов с Валей остались вдвоем.
— Пауль, — тихо позвала Валя, не решаясь назвать его настоящим именем.
— Что ты хочешь сказать, моя дорогая? — весело улыбнулся Кузнецов. Непонятно было, всерьез он назвал ее так или продолжает игру. Вдруг он склонился к ней и шепнул в самое ухо: — Как только ты выйдешь от Коха, ни минуты не жди: скорее на улицу, садись в экипаж, в городе встретишь Струтинского — и с ним в отряд. Немедленно.
Валя отшатнулась:
— Нет!
— Тут хватит одного человека, Валя, — все так же тихо, но настойчиво сказал Кузнецов. — Подумай сама, ведь мне-то легче не будет, если они и тебя…
Он толкнул дверь.
Адъютант Бабах, щеголеватый офицер в форме гауптмана, сразу узнал в вошедших протеже своего земляка Шмидта, которым он, Бабах, сам заранее заготовил пропуска. Он проводил их на второй этаж, в приемную. Здесь сидело уже несколько офицеров. В кресле у окна, ожидая вызова, скучал тучный генерал.
— Я доложу о вашем приходе, — сказал Бабах и скрылся за дверью.
Маленький, юркий армейский офицерик конфиденциально спросил у Кузнецова, кивнув на Валю:
— Ваша?
— Моя, — сказал Зиберт, смерив взглядом армейца.
— Говорят, гаулейтер сегодня в хорошем расположении духа, — как бы извиняясь за свой неуместный вопрос, сказал офицер. — Мы ждем его уже больше часа.
Приоткрылась тяжелая дверь. В приемной появился адъютант.
— Вас готовы принять, — произнес он, глядя на Валю.
Остановил поднявшегося с места Кузнецова!
— Только фрейлейн.
Кузнецов смешался. Он, не ожидал, что вызовут не его, а Валю. Овладев собой, он сел в кресло и обратился к офицерику с первой же пришедшей на ум ничего не значащей фразой.
…Валя сделала лишь шаг вперед в кабинете Коха, как к ней в два прыжка подскочила огромная овчарка. Валя вздрогнула.
Раздался громкий окрик:
— На место! — и собака отошла прочь.
В глубине, под портретом Гитлера, за массивным столом, развалившись в кресле, восседал упитанный, холеный немец с усиками под Гитлера с длинными рыжими ресницами. Поодаль от него стояло трое гестаповцев в черной униформе.
Кох молча показал ей на стул, в середине комнаты. Едва Валя подошла к стулу, один из гестаповцев встал между ней и Кохом, другой занял место за спинкой стула. Третий находился у стены, позади Коха, немного правее гаулейтера. На фоне черного драпри, скрадывавшего одежду гестаповца, весь в блестящих пуговицах, пряжках и значках, он казался зловещим. Валя заметила, как шевельнулось драпри, и в ту же секунду увидела высунувшуюся из складок тяжелой ткани оскаленную морду овчарки.
— Почему вы не хотите ехать в Германию? — услышала Валя голос Коха. Он сидел, уставясь в листок бумаги, в котором она узнала свое заявление. Валя немного замялась и замедлила с ответом. — Почему вы не хотите ехать в Германию? — повторил Кох, поднимая на девушку глаза. — Вы девушка немецкой крови, были бы полезны в фатерланде.
— Моя мама серьезно больна, — тихо произнесла Валя, стараясь говорить как можно убедительнее. — Мама больна, а кроме нее, у меня сестры… После гибели отца я зарабатываю и содержу всю семью. Прошу вас, господин гаулейтер, разрешить мне остаться здесь. Я знаю немецкий, русский, украинский и польский, я могу и здесь принести пользу Германии.
— Где вы познакомились с офицером Зибертом? — спросил Кох, смотря на нее в упор.
— Познакомились случайно, в поезде… Потом он заезжал к нам по дороге с фронта…
— А есть у вас документы, что ваши предки выходцы из Германии?
— Документы были у отца. Они пропали, когда он был убит.
Кох стал любезнее. Разговаривая то на немецком, то на польском языке, которым он владел в совершенстве, он расспрашивал девушку о настроениях в городе, интересовался, с кем еще из немецких офицеров она знакома. Когда в числе знакомых она назвала не только сотрудников рейхскомиссариата, но и гестаповцев, в том числе фон Ортеля, Кох был удовлетворен.
— Хорошо, ступайте. Пусть зайдет лейтенант Зиберт.
Вместе с адъютантом Валя вышла в приемную.
Под взглядами сидевших там офицеров она не могла ни словом обмолвиться с Кузнецовым, чтобы не выдать себя. А Вале так хотелось сказать обо всем, что она видела в кабинете. Кузнецов заметил что-то похожее на сомнение в ее взгляде. Он поднял голову, как бы говоря: «Ничего, все будет так, как надо», а во взгляде его была просьба: «Уходи!..» Валя подождала, пока он скрылся за массивной дверью, и, приняв скучающую позу, села в кресло недалеко от дремавшего генерала. Она чувствовала себя в эту минуту так, точно взошла на костер.
— Хайль Гитлер! — переступив порог кабинета и выбрасывая руку вперед, возгласил Кузнецов.
— Хайль! — лениво раздалось за столом. — Можете сесть. Я не одобряю вашего выбора, лейтенант! Если все наши офицеры будут брать под защиту девушек из побежденных народов, кто же тогда будет работать в нашей промышленности?
— Фрейлейн арийской крови, — почтительно возразил Кузнецов.
— Вы уверены?
— Я знал ее отца. Бедняга пал жертвой бандитов.
Пристальный, ощупывающий взгляд гаулейтера упал на Железные кресты офицера, на круглый значок со свастикой.
— Вы член национал-социалистской партии?
— Так точно, герр гаулейтер.
— Где получили кресты?
— Первый — во Франции, второй — на Остфронте.
— Что делаете сейчас?
— После ранения временно работаю по снабжению своего участка фронта.
