3. А. Лихачева, Е. В. Матвеева
Вася Чапаев
Выгнанный из избы деревенской повитухой бабкой Аксиньей дед Степан не пошел в баню, где сегодняшнюю ночь спали внучата, а топтался в сенях, не зная, куда бы пристроить свое большое тело.
На каждый доносящийся из избы стон он отзывался словно эхо:
— Ох, господи сусе!
С улицы вошел его сын, такой же громоздкий, кряжистый мужик.
— Батя, ну как?
— Ничаво еще. А ты ступай к ребятишкам.
— В случае чего, ты меня кликни.
— А как же, обязательно. Ступай, ступай!
Вдруг из избы вырвался басовитый крик новорожденного и сразу за ним веселый возглас повитухи:
— Парень! Здоровущий! Ишь ты, с кулаками родился!
Дед размашисто перекрестился. На лице расплылась довольная улыбка.
— Внучонок!
...Непогода шуршала снегом по соломенной крыше. Возвещая полночь, хрипло заголосил петух. Ему с разных концов деревни нехотя откликнулись другие. Деревня Будайки спала по-зимнему крепким сном.
Давно ушла бабка Аксинья, унося в уголке головного платка два пятака. Над ребенком склонились бородатые лица отца и деда.
— Василий Иванович будет! — сказал отец и вопросительно посмотрел на жену. — Окрестим Василием, а, мать?
Катерина улыбнулась:
— Гожо, Васенькой звать!
— Хорошее имечко! Трудовое! — подтвердил дед Степан.
Укладываясь спать на лавке, Иван Степанович невесело пошутил:
— Вот как хорошо, что изба соломкой крыта. Была б железная крыша, барабанил бы в нее ветер, не уснуть бы мальцу. А соломка шуршит, ко сну клонит.
Крепко спал Василий Иванович в подвешенной к потолочной балке зыбке. Вскоре в избе послышался храп отца. Только Катерина не спала, прислушиваясь к тихому дыханию ребенка.
Вьюжной февральской ночью тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года еще одно детство переступило порог убогой избы. Детство, которому было суждено донашивать одежонку от старших братьев, ползать по полу среди чугунов с пойлом для коровы, таскать за хвост замурзанную кошку, делиться с ней молоком, плакать в мамкин подол и засыпать на печке под шуршанье важных усатых тараканов и бормотанье дедушки Степана.
...На печке завозился дед Степан и пробормотал спросонок:
— Опять внучек... Молодец сношенька! Нет переводу чапаевскому корню!
Два ряда покосившихся изб, крытых гнилой соломой, заплывшая суглинистой грязью улица — вот и вся деревня Будайки, она же и Грязевка. Речушка, протекавшая рядом, звалась Грязнухой.
Бедно жили грязевские крестьяне. Скудная земля жадно поглощала их труд, но не радовала урожаем. Землю жалели: «Обессилела матушка! Скотинки мало, навозцу нет, а на поту нашем, соленом, какой может хлебушко уродиться? Так и живем, пот сеем — слезы жнем!»
По утрам деревня оглашалась звонкими голосами и удалым свистом. Это школьники забегали друг за дружкой и, собравшись веселой стайкой, пропадали за околицей. Вслед им из окошек завистливо смотрели глаза других ребят, вынужденных сидеть дома из-за отсутствия теплой одежды.
Школа находилась за пять верст от деревни, на окраине города Чебоксары. Дорога к ней шла лесом. Кое в чем не добежишь...
...Вася кубарем скатился с печки.
— Ты куда в такую рань поднялся? — спросила мать.
— Надо. Учитель велел пораньше приходить... — нехотя ответил Вася, подматывая под лапти теплые портянки.
Он терпеть не мог вранья, но ведь не скажешь матери, что вчера вечером один мужик видал на лесной дороге рысь и что ребята сговорились поймать ее сегодня.
Туго подпоясав кожушок, он на ходу засунул за пазуху горячую черную лепешку и, схватив холщовую сумку с грифельной доской, выскочил на улицу.
Ватага ребят, возбужденно размахивая палками, галдела у дома Тимоши Кузнецова. Сам Тимоша деловито запихивал в свою сумку кусок рыболовной сети. Завидев Васю, он крикнул:
— Вась, вот она сеть-то! Достал!
Никитка Таранин путался в длинных полах материной кофты, поминутно поправлял сползавшую на глаза отцовскую шапку и суетился больше всех.
— Чего палкой-то сделаешь? Ты, Вась, глянь, у меня во! — воинственно размахивал он длинным гвоздем. — Я ей в самое сердце воткну. Вот увидишь! Небось сразу подохнет!
— А ты и молоток прихвати! — серьезно посоветовал Сашка Федоров.
— На кой? — удивился Никитка.
— Хвост ейный к дереву приколотишь, а уж тут мы ее палками прикончим.
— Ну тебя! Я дело говорю. Вась, ты смотри, как я на нее наскочу! — Замахнувшись гвоздем, Никитка рванулся вперед и... упал. Одежда длинная — на подол наступил...
Перед лесом Вася остановил товарищей:
— Вот чего. Вы как ее будете палками бить? Все враз?
— Ага!
— Ясное дело.
— Сразу вдарим!
— А вот и нет! Ежели все враз, так у нас палка на палку придется. Надо, как при молотьбе: один за одним и без роздыху. Главное, стараться по башке попадать.
— Чур, я первый вдарю! — загорячился Сашка.
— Ну-к что ж, бей первый, — миролюбиво согласился Николка. Он всегда со всеми соглашался и именно этим доводил ребят до белого каления. Вот и сейчас Никитка ни с того ни с сего взбеленился.
— «Ну-к что ж!» — передразнил он Николку. — А ежели рысь около меня или тебя выскочит, тогда как? Ну-к что ж, рысь, подожди маленько, когда Сашка подоспеет, да?
— Не пищи, Комар пискучий! — заорал Сашка. — Тебя не спрашивают!
— Скажи, ка-а-кой! — Никитка даже заикаться стал от возмущения. — Я-то не комар, а вот ты горло дерешь, как тетки Дарьи петух бесхвостый!
