не пусто, — он постучал пальцем по Васиному лбу, — гляди, в люди выведу! Вот так!
Старик приподнялся:
— Ну, слава вседержителю, договорились. Ступай, почтенный, отведи сына на кухню, там ему и дело дадут. Да, спать ты где будешь, Василий, дома или здесь?
— Дома, дома, — быстро ответил Вася, боясь, что отец заставит его оставаться здесь и на ночь.
— Вот и ладно, — согласился колдун и, открыв какую-то толстенную тетрадь, взял карандаш.
На кухне была одна кухарка. Засучив рукава, она раскатывала на столе тесто для лапши. Иван Степанович встал в дверях и подтолкнул Васю вперед.
— Мальчонку велено к вам на кухню привести.
— А-а, наслышаны, знаем, — певучим голосом заговорила кухарка. — Садитеся. Здравствуйте вам. Чайку не желаете ли?
— Благодарствую, только не хочу, — отказался отец и обратился к Васе: — Вот, сынок, оставайся тут. Слушайся их, — он кивнул на кухарку. — Не знаю, как вас величать?
— Анисья, Анисьей и зовите, — улыбнулась кухарка.
— Вы уж, Анисья Батьковна, не обижайте мальца. Требуйте с него по всей строгости, а обижать не надо. Он в людях-то никогда не жил.
Анисья отставила запачканные в тесте руки и по-куриному пригнула голову к плечу:
— Обиженный никого не обидит, — вот что я вам скажу...
— Иван Степанович, — подсказал отец.
— Скажу я вам, Иван Степанович, — послушно повторила Анисья.
Васе понравилось ее румяное широкое лицо, мягкий певучий голос. «Наверное, добрая», — решил он и почувствовал себя уверенней.
— Давайте, я вам помогу чего-нибудь?
Анисья засмеялась:
— Ишь ты, помощник ретивый! Посиди, успеешь наработаться!
— Я работать нанялся, а не сидеть, — заупрямился Вася. — Печку топить будете? Где у вас дрова, я принесу.
Анисья не слушала его. Поставила на стол две чашки и тарелку с оладьями.
— На голодном коне не ездят! Вот угощайтесь!
Иван Степанович решительно встал.
— Спасибо, мы только что от обеда... Ну, Василий, оставайся. Вечером, как пустят тебя, сразу домой. С ребятами не загуливайся... Прощения просим, Анисья Батьковна.
— Вот какие несговорчивые вы, Иван Степанович! Ну, до свиданья вам... А ты, Васятка, закусишь?
Отец в дверях обернулся:
— Закусит, закусит, он ноне весь обед промечтал!
Проводив отца глазами, Вася двумя пальцами взял с тарелки верхний оладышек и благодарно улыбнулся Анисье, когда она опустила в его чашку два больших куска сахару.
В кухню вбежала худенькая девушка в белом переднике. На рябом лице озорно блестели большие серые глаза.
— А говорили, у Анисьи знакомых парней нет! Смотри, какого соколика чаями потчует! Ха-ха-ха-ха!
— Пустомеля ты, Шурка! — заворчала Анисья. — Это новый мальчонка у нас.
Серые глаза погрустнели.
— Значит, ты «челночок» новый? А звать как?
Вася мучительно покраснел. Непрожеванный кусок лишил его возможности разговаривать.
Анисья пришла на выручку:
— Васей зовут. Не приставай ты, дай человеку спокойно поесть!
Но Вася уже оправился:
— А почему я «челночок»?
— Видал когда-нибудь, как бабы ткут? — вместо ответа спросила Шура.
— А-а, понял! Это значит туда-сюда бегать?
— Понятливый! — рассмеялась Шура. — Только я не с обиду тебе сказала. Я сама-то знаешь кто?
— Не знаю.
— Веретено! — рассыпалась звонким веселым смехом Шура.
— Горничная она, — объяснила Анисья.
В кухню вошел среднего роста щуплый парень. Не снимая шапки, вихляющей походкой подошел он к столу и уселся на лавке напротив Васи.
— Ух ты, да ах ты! Весяло у вас. Разрешите канпанию составить?
Шуру сразу как будто подменили. Она враждебно взглянула на парня.
— Не посиделки у нас тут, а вы нам не компания! — оборвала она и, повернувшись на каблуках, вылетела из кухни.
Парень выпучил на Васю злые желтые глаза. «Как у кота», — неприязненно сравнил Вася.
— А хороша тебе работка попалась! — подмигнул парень и заорал: — Кончай оладьи жрать! Пшел на двор!
Вася растерянно отодвинул недопитую чашку. Анисья придвинула ее к нему:
— Допей и поешь. Чего ж ты один только оладышек съел?.. Ох, Петр, ненавистный ты человек! Кому пожадовал, протри глаза-то!
Парень вскочил и многозначительно ухмыльнулся:
— Таровата ты, Анисья, чужим добром. К слову придется, обязательно похвалю хозяину твою доброту!
Вася встал.
— Спасибо, тетя Анисья, я наелся. — Щеки его горели, как нахлестанные. Обида, нанесенная вихлястым парнем, не была похожа на обычные обиды, которые Вася получал от взрослых и которые все мальчишки воспринимали как должное. В словах парня, в его ухмылке Вася чувствовал другое — чему еще не знал названия, но против чего гневно восставала его гордость.
Вася никогда не лез за словом в карман, и сейчас едкая насмешка готова была сорваться с языка, но... «Мука вся», — вспомнил Вася робкие глаза матери, неумелое балагурство отца и крепко стиснул зубы.
— Пошли! — приказал Петр и, пропустив Васю впереди себя, толкнул его в спину. — Иди, иди, шевелись!
— Вася, постой! — крикнула вбежавшая Шура. — Хозяйка велела, чтобы сегодня ты мне помогал.
Вася заметил, как Шура переглянулась с Анисьей и торжествующе посмотрела на Петра.
— А конюшню кто чистить будет? — заартачился Петр.
— Кто доселе чистил, тот и почистит, — нараспев ответила Шура и потащила Васю во двор.
На протянутых веревках висели яркие узорчатые ковры, которые Вася принял за одеяла.
— Да нет! — засмеялась Шура. — Это ковры турецкие! Тяжеленные — страсть! Пока дотащишь, все руки обломаешь!
Вася заволновался:
— Из Турции? А я знаю про Турцию...
Одно за другим в памяти вспыхнули названия: Баязет, Адрианополь, — и горячее воображение мальчика развернуло перед Шурой картину заморских городов, разостлало прямо на улицах такие же ковры, какие покачивались на веревках. На коврах, ноги калачиком, сидели носатые турки в красных фесках и курили длинные трубки. А неподалеку от них оборванные голодные болгары пели жалобные песни...
— Ой ты! — испугалась Шура. — Заговорились мы с тобой, а дело стоит!
Во дворе раздалась словно пушечная пальба, так по крайней мере казалось Васе, когда они с Шурой
