люби! И не как-нибудь, а так, чтобы не было мучительно больно! И не забывай защищать Родину! Родина впитала в тебя ум, честь и совесть нации. Поэтому если даже тебя покинули Вера, Надежда, Любовь — радуйся и полагайся только на себя!
Опростав под аплодисменты третью «соточку», заказываю еще по 150, плюс горячее и выхожу на брудершафт.
Как только женщина сказала тебе «ты» — лови момент.
Расправляюсь с горячим и попутно вникаю в ее бытовую схему:
Мать-одиночка. Сын (маленький подонок) метит на второй год. Сосед (грязный педераст) вколачивает ее в гроб.
Выдаю формулу решения проблемы с пацаном:
Плановое воспитание: из пункта А в пункт Б, из Б в В, из В в Г и т. д. Задача одна: сегодня наметил — завтра кровь из носа (если не выполнил). Потом сам в ножки кланяться будет. А если нет — жизнь изломает. Мордой в грязь и за борт!
Элеонора одним глазом блестит, другим соблазнительно млеет.
С соседом-педерастом не многословлю. Для начала слегка бледнею, затем, сквозанув желваками, извлекаю записную книжку и заношу вредоносное имя на первую страницу крупным печатным шрифтом, а в конце — беспощадный вопрос!
С этого момента я в фаворе.
— А знаешь что, майор? — напролом через графины надвигается на меня Элеонора.
— В чем дело? — подаюсь навстречу.
— Я все поняла!
Мы соприкасаемся кончиками носов.
— Спокойно!
— Нам нужна твердая мужская рука, майор!
Элеонора ныряет под мой подбородок и выныривает возле уха:
— Истосковались мы по твердой мужской руке — факт! Что ты на это скажешь, майор!
Я легонько куснул ее вспотевшее плечико и отчеканил:
— Рук запачкать не боюсь. В жизни от тюрьмы да от сумы не бегал! Вот она моя натура! Пользуйся!
И протянул ей на выбор две свои пятерни. Элеонора схватила обе, словно получила лыжные палки, и рванула на себя:
— Ой, авиатор, разбередил ты мою дремавшую душу! Эх! — Элеонора отпрянула, и мы задергались в негритянской плясовой.
— Бередежь не для меня! — неистовствовал я ногами в угоду ритма. — Я запалю твои заржавевшие турбины синим пламенем! Эха!
— Не шути с огнем, летун — взрывоопасно! — струилась всем телом Элеонора.
— Опасность — мое кредо! — сжимал я ее могучие струи.
— Ненавижу! — выдыхала она.
— Обожаю! — сглатывал я.
Вот в этой точке сближения мне нужно было (по военной стратегии) резко сменить курс: потребовать счет, оставить на чай, поймать такси и на заднем сидении «Волжанки» погрузиться в жаркие складки влажно-жеманной Элеоноры.
Да. Так бы поступил настоящий военный. Но я был и оставался дилетантом. В самый ответственный момент мне что-то показалось. А как только мне начинает казаться нечто странное, я начинаю сомневаться. В чем? Да во всем! Сомнения… Ох уж эти червоточинки веры. В общем, я заказал сразу 500!
— Ты что алкоголик? — сморщилась Элеонора.
— Спокойно! Высота 10 тысяч — врубаем форсаж!
Да… Сквозь маску великолепного майора, аса-истребителя, стало проглядывать мое исконное «Я». На лице, вместо мужественной вместительности, появилась кислая гримаса преисполненности. Преисполненности чем-то скверным и готовым в любую минуту выплеснуться приблизившемуся прямо в харю.
Элеонора начала подсыхать и косить в сторону. Я реагировал мелким смешком, щурил один глаз за счет другого и опорожнялся саркастическими фразами типа: «Ну-ну!» или «Ха-ха!»
Элеонора пару раз огрызнулась и демонстративно открыла косметичку.
Мое уязвленное «Я», и без того склонное к рефлексии, под гнетом майорского кителя совсем осатанело. К тому же сумма принятых калорий достигла критической отметки. И вот вся эта гремучая смесь разразилась дерзкой утопией. Наперекор всем правилам игры я вдруг решил предстать перед этой мелкомыслящей женщиной в истинном сиянии своей неповторимой личности. Предстать и ознаменовать торжество правды обоюдным попранием всякой субординации в виде публичного совокупления под брызги шампанского.
— Советского полусладкого! — завопил я, вылезая из майорского кителя. — Я Одиссей! И я воскрес!
Элеонора фыркнула и, виляя хвостовым оперением, понеслась к выходу.
Я настиг ее в темном переулке и пошел на таран. Элеонора молча стерпела мои обильные ласки вперемешку с признаниями, потом высвободила правую руку, всплеснула ей, как бы в отчаянии, и мощно приложилась к моему левому уху.
Меня швырнуло в штопор, и я рухнул на мокрый асфальт.
— Вонь ты подрейтузная, а не Одиссей!
Это была последняя фраза Элеоноры, женщины, которая предпочитала спариваться с военными.
На бреющем дотянул я до запасного аэродрома и, не почистив, зубы уснул безрадостным сном.
После этого случая я прекратил свои опыты над женщинами-милитари. В настоящее время меня привлекают девушки, тяготеющих к артистической богеме. Может, на этой ниве повезет? Для чего, собственно, я все это и описал.
Я, Соня, Санек и TV-антенна
Начнем с того, что за окном было темно и сыро. Истекал последний час ноябрьских суток. Я находился в своем жилище — безработный, безденежный и уже снова голодный. Я суммировал внешние обстоятельства:
— синоптики пророчили небывалые морозы;
— левые партии предрекали социальный взрыв;
— правительство фиглярничало;
— президент на все реагировал болезненно.
К тому же:
— сосед, что справа, бортировал колесо своей «девятки». Через гипсолитовое перекрытие доносились металлические удары, сопровождавшиеся удалецким: «На, сука, получи!»;
— соседка, что слева, пыталась запустить свежекупленную многофункциональную стиральную машину фирмы ARISTON: «Пункт первый — снимите упаковку!»;
Вывод: надвигалось лихолетье.
Я встал и прошелся по периметру комнаты в поисках спасительной цели: двигающийся к цели менее уязвим.
Телевизор! Огромный ЭЛЕКТРОН — Ц-275д почил в дальнем левом углу. Сосед, что со смежного блока, самовольно выдрал из ячейки на общем щите мою антенну и впаял свой кабель, вызывающе белого цвета. Рыжая паскуда, он обрек меня на информационный голод! Я поиграл желваками — пришло время разобраться.
Еще месяца два тому назад, когда я впервые предстал перед этим фактом оскорбления собственного достоинства, подстрекаемый соседкой, что слева, я тут же отправился к нахалу и громко стукнул в его
