— Второй? — глупо переспросил я, чувствуя подвох.
— Да. Первый раз был 15 лет 6 месяце и 23 дня назад.
Я даже не смог съязвить по поводу этой черной бухгалтерии, потому что мне опять и с новой силой что-то показалось. Я стал лихорадочно вычитать года, месяцы, дни. Получалось 31 декабря 1984 года! Господи, да в такой день могло произойти все что угодно! Новый год, мне всего 20 лет, армия позади, впереди вся жизнь! «Ирония судьбы!» «Зигзаг удачи!» Но конкретно я ничего не мог вспомнить.
— Ты помнишь Владика?
— Владика? — мои вербальные способности сравнялись с попугаичьими. Мне говорили, я исправно повторял.
— Да, кларнетиста с вашего отделения.
— Кларнетиста с нашего отделения?!
— Да, у него еще была подружка Зося с отделения фортепиано.
— Зося с отделения фортепиано?! Ты что, из музвзвода?
— Да, я тогда только поступила, и 1 сентября вы показывали нам капустник. На день первокурсника. Ты там изображал директора училища и балерину из «Фридрих Штат Паласт». Помнишь?
Я забыл про эрекцию и устремился в прошлое. Лена мне помогала.
— Я влюбилась в тебя без памяти. Но ты меня не замечал. У тебя тогда была Вика Мазурова из хородирижеров. Потом ее отчислили. Это я написала директору кляузу, что вы пили в классе после занятий.
— Меня тоже, между прочим, чуть не поперли тогда, — буркнул я, пытаясь скрутить пробку с «Букета».
— Я знала, что тебя не выгонят. Ты же в оркестре был единственный тромбонист. Кто бы на парадах играл.
«Ни хуя себе расклад», — подумал я и вцепился в пробку зубами.
— Но ты тут же связался с этой практиканткой из Ленинграда. Она была очень красивая, только страдала куриной слепотой.
— Гемералопией, — сказал я и выплюнул сорванную пробку. — Это не ты случайно закрыла ее в гардеробе? Она еле выбралась оттуда. А когда в темноте попыталась добраться до общаги, то на нее напал неизвестный и расцарапал все лицо?
— Закрыла Зося, а била я.
Я припал к «Букету». Я не помнил эту девочку, хоть убейте.
— Под Новой год она уехала. А вы с Владиком как запили с выходом на сессию, так ты каждый день появлялся с новой мочалкой.
Я протянул ей бутылку, но она лежала, устремившись взглядом сквозь небеса в далекое прошлое, и ничего не замечала в настоящем. Ни моей потерянной физиономии, ни своей странной позы, ни капающей из чрева на цвет мать-и-мачехи тягучей спермы.
— Слушай, ну раз такое дело, ты бы подошла ко мне и… ну, открылась, что ли? — попробовал защищаться я. «Букет» поспособствовал.
— Стыдилась. Мне еще и семнадцати-то не было. Я думала, что парень должен ухаживать за девушкой.
— Конкуренток истреблять партизанскими способами не стыдилась, а объясниться… — начал я и осекся.
Лена молчала. Лежала, смотрела в небо, вино не пила и молчала.
— Ладно, что там тридцать первого-то случилось? — поспешно спросил я и снова уткнулся в бутылку.
— Я уговорила Зосю, чтобы она через Владика сделала так, чтобы после вечера в училище мы оказались у тебя на квартире. Дедушка-то у тебя тогда тоже уехал, в Новосибирск, кажется.
— Возможно, возможно, — подтвердил я.
В Новосибирске жил мой дядя — дедов средний сын.
— Ты пьяный был, и я приклеилась к тебе. Мы танцевали. Да тебе все равно было с кем танцевать. Ты все порывался кому-то там морду набить. Потом Владик наплел, что на тебя менты глаз положили, и мы ушли из училища.
Я стал что-то припоминать. Мы сидели на кухне. Стол был завален всякой дрянью. Возвышалась шестилитровая бутыль дедовского самогона. На коленях у меня елозила какая-то лялька, а у Владика на коленях сидела Зося. Мне давно нравилась Зося. Худенькая евреечка с черными глазами.
— Владик, зачем тебе еврейка! — кричал я через стол. — Ты все равно не понимаешь их исторической миссии! Возьми хохлушку, будете потреблять галушки и отчебучивать гопака!
Зося уволокла Владика в спальню. Потом не помню.
— Когда ты полез на меня, я расплакалась и рассказала тебе, что давно люблю тебя, что люблю с первого взгляда. Ты успокаивал меня, говорил, что и ты любишь меня. Ты стал такой нежный, и я была на все согласна. Потом ты уснул, а я всю ночь плакала от счастья. Я боялась даже выпустить тебя из объятий. Я не верила, что ты мой. Но когда проснулась, вы с Владиком уже опохмелялись. Тебя рвало. Я хотела убрать самогон, но ты взбесился. Стал прогонять меня. Орал, почему я не сказала, что у меня месячные. Всю дедушкину кровать кровь запачкала. Но у меня не было месячных. Я девочка была.
Я вылакал весь «Букет» и отбросил бутылку. Мне хотелось вот так же отбросить свою голову. Подальше. В тростник.
— Потом ты исчез из города. И я подослала к твоему деду знакомую бабку. Она выведала, что ты уехал в Ленинград учиться. Я долго искала тебя там, звонила по всем институтам, но не нашла…
Тут вступил я. Я говорил, что в то время в моей жизни был переломный момент, что я понял, что я не музыкант, что я решил попробовать себя в качестве актера, что меня всегда угнетало это захолустье, что я мечтал о чем-то большем, о самореализации, о славе, о деньгах в конце концов…
— А я всегда мечтала, чтобы у меня был свой домик. Своя семья. И чтобы были дети, а у них мама, папа, бабушка и дедушка, — сказала Лена, поднялась, подтянула к подбородку колени, обхватила их руками и превратилась в маленькую несчастную девочку с круглыми печальными глазами.
Я встал. Шорты с трусами упали на ступни. Я переступил через них, шагнул на край берега и нырнул в заводь.
Вода была горячая, как у Лены под мышками. Я опускался все глубже и глубже. От меня шарахались мальки и головастики. Я достиг дна. Раки попятились прочь. Мне хотелось остаться в этом парном покое, в полном одиночестве и хотя бы на время затаиться. Но эта коварная жизнь, что подстерегает нас повсюду, уже подводила свою удавку прямо мне под глотку.
— Один билет до Раевки, — произнес я в окошечко кассы ЖД.
Лена стояла рядом и дышала мне прямо в плечо.
— Один? — переспросила кассир, отрываясь от девственного бутерброда с корейкой, позелененного свежим огурчиком.
— Да, один, — сказал я и строго добавил: — Электричка не опаздывает?
— Сегодня, к сожалению, нет, — поглядывая на наши физиономии, ответила кассир и протянула крохотный картонный билетик.
— Мойте руки перед едой, — отшил я участливую даму и поспешил к выходу. Сзади меня преследовал цокот лениных каблучков.
Мы стояли на перроне и смотрели на пребывающую электричку.
— Ну, — выдавил я и повернулся.
Лена протянула мне руку и улыбнулась. Я взял ее ладонь и тоже попробовал улыбнуться.
— Ну, — перехватила эстафету Лена, — не пропадай, звони, заезжай…
Электричка остановилась, зашипели пневматические двери.
— И ты, если будешь в Питере, звони…
— Я телефона не знаю.
Пришлось называть первые приходящие на ум цифры, стараясь перекричать диктора, объявляющего об отправлении электропоезда. Лена бросилась в тамбур, и двери закрылись. Девушка прильнула к стеклу и
