Грешная любовь

— Зато Дэйви за отведенные ему годы прожил целую жизнь, более прекрасную и насыщенную, чем моя, сколько бы она ни продлилась, и что бы в ней еще ни случилось. У него была настоящая жизнь. У него была настоящая любовь. Господь наградил его двумя чудными детишками и женой, которая его обожала. Пусть он умер слишком молодым, зато он умер ради дела, в которое верил свято. Разве это хуже, чем умереть от старости с разжиревшим брюхом и печалью в сердце?

Пораженная словами дяди, Катриона опустилась на диванчик, кутаясь снова в плед.

Граф сунул руку в сюртук и вытащил пачку каких-то бумаг, перевязанную старой бечевкой.

— Я хорошо понимаю, что у тебя будут все основания до конца жизни ненавидеть меня за то, что я сделал. Я приму это как должное. Однако больше я не в силах утаивать от тебя все это. — С этими словами граф положил на колени Катрионы связку бумаг.

— Что это? — спросила она, с недоумением рассматривая нетронутые восковые печати.

— Письма, которые присылал твой брат. Через месяц после твоего прибытия стали приходить письма от него, и они приходили еще долго. Последнее было три года назад.

Катриона повертела связку в руках и подняла голову. В глазах у нее стояли слезы.

— И вы скрывали это от меня? Скрывали столько лет?

— Я думал, что так будет лучше. Слишком мала ты была, чтобы переживать столько трагических событий. Я считал, что если ты забудешь о прошлом, то и боль в душе твоей пройдет. Я ошибся. Понимаю, что не заслуживаю твоего прощения, однако прости, если сможешь.

Сказав это, граф повернулся, тяжелой походкой вышел из спальни и тихо прикрыл за собой дверь.

Из-под кровати осторожно выбрался Роберт Брюс. Он запрыгнул на диванчик и устроился на коленях хозяйки. Катриона вытащила из пачки нижнее письмо и дрожащими руками распечатала его.

«Мой дорогой Котенок!

Я понимаю теперь, почему мама заставляла меня учиться писать буквы. Она, должно быть, заранее знала, что когда-нибудь мне придется ими воспользоваться. Например, напомнить тебе, что надо мыть за ушами, или побранить тебя за то, что зимой выбегаешь босиком на улицу».

Катриона улыбнулась сквозь навернувшиеся на глаза слезы. Так живо сейчас зазвучал в ее ушах голос брата, словно он стоял сзади и ерошил ей волосы. Она распечатывала одно письмо за другим и с жадностью вчитывалась в их содержание. В письмах были забавные истории о Киране и других приятелях брата, а также описания природы Северного нагорья в разные времена года. Но ни разу Коннор не пожаловался, что голодает, замерзает, вынужден воровать у более удачливых людей лишь для того, чтобы он мог выжить. Наконец Катриона с особым волнением сорвала восковую печать с последнего из писем брата. Она понимала, что в нем будут, вполне возможно, последние слова Коннора, которые ей суждено узнать.

«Мой милый Котенок!

Не знаю, когда теперь смогу написать тебе. Мы понесли за несколько последних недель серьезные потери. Очень трудно сейчас раздобыть бумагу и чернила. Я так и не получил от тебя ни одного ответного письма. Могу только надеяться, что ты живешь хорошо, как настоящая английская леди, и пользуешься всеми радостями и привилегиями, которые может дать тебе положение нашего дяди и его богатство».

Слеза упала на пожелтевшую бумагу и размыла чернильные буквы.

«Куда бы ни забросила тебя судьба в этом мире, никогда не забывай, что в твоих жилах течёт кровь Кинкейдов. Помни и о том, что если хочется плакать о чем-то, то за это можно и побороться. Навечно остаюсь твоим преданным братом,

Коннор Кинкейд».

Катриона еще долго сидела, всматриваясь в корявый мужской почерк. Затем она резко вскочила, бесцеремонно сбросив Роберта Брюса на пол.

— Дядя Росс! Дядюшка Росс!

Катриона стремглав побежала вниз по длинной витой лестнице, прыгая через две ступеньки и с трудом удерживаясь от желания съехать по начищенным воском перилам.

Она влетела в холл возле парадной двери и, поворачивая за угол, едва не сбила с ног лакея, который с трудом удержал на подносе только что начищенную серебряную посуду.

Разинув рты и застыв на месте, две горничные наблюдали, как Катриона стремительно пробегает мимо дверей гостиной. Заметив служанок, она резко остановилась.

Приветливо улыбнувшись, Катриона обратилась к ним:

— Кстати, девушки, вы обе не правы. Моему мужу достаточно в постели всего одной женщины — меня.

— Но, мисс, — пробормотала одна из горничных, глядя на Катриону непонимающими глазами. — По- моему, он больше вам… не муж.

— Ничего, он опять станет моим мужем. Очень скоро.

Катриона подобрала подол ночной рубашки, обнажая сильные стройные икры ног, и припустилась бежать по коридору.

Элис и тетя Маргарет как раз выходили из столовой с чашками горячего шоколада. Элис не так повезло, как лакею. Катриона с разбегу врезалась прямо в кузину, выплескивая весь шоколад на кружевной лиф ее платья.

Несчастная Элис отчаянно завопила, а тетя Маргарет воскликнула:

— Боже правый, вы только посмотрите на это! Увидев, во что превратился наряд дочери, графиня поспешно спрятала улыбку, приложив носовой платок к губам.

— Посмотри, что ты наделала! — зашипела Элис, выхватила у матери платок из руки и стала поспешно стирать шоколадные пятна с испорченного платья.

— Мне очень жаль, — тут же выпалила Катриона, но на ее лице не было и тени раскаяния. — Ты же прекрасно знаешь, что я неуклюжая корова.

Когда племянница с растрепанными волосами и возбужденно горящими глазами вихрем ворвалась в кабинет дяди, граф удивленно поднял голову. В таком виде она сразу напомнила ему босоногую девчонку- дикарку, привезенную к нему в поместье вместе с котенком и изрядно потрепанной книгой «Песни шотландской границы».

— Дядя Роскоммон, — начала Катриона, опираясь ладонями на стол и глядя графу прямо в глаза, — если вы хотите загладить вину за письма моего брата, у вас есть такая возможность. Мне нужна ваша помощь.

Когда почтовая карета доехала до поворота на узкую каменистую дорожку, Катриона невольно затаила дыхание и сидела так, пока на горизонте не появилась единственная уцелевшая башня замка Кинкейдов. Ее силуэт был хорошо виден на фоне ярко-голубого весеннего неба. Обветренные временем стены казались древними и вечными. К удивлению Катрионы, на крепостном валу горделиво развевался черно-зеленый флаг. Ей даже показалось, что она слышит, как хлопает полотнище на ветру. Катриона сразу вспомнила давние рассказы отца о родовом знамени Кинкейдов.

Наконец карета остановилась. Катриона распахнула дверцу и выскочила наружу, торопясь помочь грузному дяде Россу спуститься на землю.

Старик тут же принялся со стоном разминать затекшие ноги.

— Вы когда-нибудь слышали, чтобы графа кто-то заставлял путешествовать в таком неподходящем экипаже?

— Но, дядюшка Росс, вы же сами согласились, что для нас такая поездка — единственная возможность добраться в эти места, прежде чем Эддингем уничтожит и замок, и Саймона с его