Вот сквозь тучу-то солнце и глянуло,
Красным золотом в озеро кануло,
Что до самого дна недостанного,
Бел-горючими камнями стланного…
Только ведают волны-разбойнички
Да тонулые в весну покойнички,
Каково его сердце сердитое,
О пороги и берег разбитое!
Вихрем Ладога-озеро, бурей обвеяно,
И волнами, что хмелем бродливым, засеяно.
Колыхается Ладога, все колыхается,
Верст на двести - на триста оно разливается,
Со своею со зимнею шубой прощается:
Волхов с правого сняло оно рукава,
А налево сама укатилась Нева,
Укатилась с Ижорой она на просторе
Погулять на Варяжском, родимом им море.
И с Ижорой в обгонку несется Нева,
И глядят на побежку сестер острова,
И кудрями своими зелеными
Наклоняются по ветру вслед им с поклонами.
И бегут они вместе побежкою скорою,
И бегут вперегонку - Нева со Ижорою.
Али нет в Новегороде парней таких удалых,
Кто б до синего моря не выследил их,
Не стоял бы всю ночь до зари на озерной на страже?
Как не быть!.. Простоял не одну, а три ноченьки даже
Ижорянин крещеный Пелгусий: его от купели
Принял князь Александр Ярославич, на светлой неделе,
А владыка Филиппом нарек…
Вот стоит он, стоит,
И на устье Ижоры он зорко глядит,
Ну и слышит он: раннею алой зарею
Зашумела Ижора под дивной ладьею;
Под ладью опрокинулись все небеса;
Над ладьею, что крылья, взвились паруса,
И стояли в ладье двое юношей в ризах червленых,
Преподобные руки скрестив на могучих раменах;
На челе их, что солнце, сияли венцы;
И, окутаны мглою, сидели гребцы…
Словно два серафима спустилися с ясного неба…
И признал в них Пелгусий святого Бориса и Глеба.
Говорят меж собою:
'На эту на ночь
Александру, любезному брату, нам надо помочь!
Похваляются всуе кичливые шведы,
Что возьмут Новоград. Да не ведать неверным победы:
Их ладьи и их шнеки размечет Нева…'
И запомнил Пелгусий святые слова.
И пришел с побледнелым от ужаса ликом
К Александру он князю, в смущеньи великом,
И поведал виденье свое он в ночи.
И сказал ему князь Александр:
'Помолчи!'
А была накануне за полночь у князь Александра беседа,
Потому бы, что в Новгород прибыли три сановитые шведа,
Три посланника, - прямо от Магнуса, их короля,
И такой их извет:
'Весь наш Новгород - отчая наша земля!..
И теперь ополчаемся мы королевскою силою:
Али дайте нам дань, али будет ваш город - могилою…
А для стольного вашего князя с дружиною мы припасли
То цепей и веревок, что вот только б шнеки снесли…'
'Ну!.. - Ратмир говорит. -
Честь и слава заморской их мочи,
Только мы до цепей и веревок не больно охочи!..
Не слыхать, чтобы Новгород цепь перенес!..'
- 'На цепи в Новегороде - разве что пес,
Да и то, коли лют', - подсказал ему Миша.
'Три корабия трупьем своим навалиша', -
Яков Ловчий промолвил.
'И господу сил
Слава в вышних!' - от юных по имени Савва твердил.
А Сбыслав Якунович:
'Забыли, что жизнь не купить, не сторгуя'.
А Гаврило Олексич:
'Да что тут! Не хочет ли
Магнус их…
…
Ты прости, осударь Александр Ярославич!
А спросту
Я по озеру к ним доберуся без мосту!..'
Встал князь с лавки - и все позабыли
Олексичий мост:
Что за стан, и осанка, и плечи, и рост!..
Знать, недаром в Орду его ханы к себе зазывали,
Знать, недаром же кесарь и шведский король его братом назвали;
Был у них - и с тех пор королю охладело супружнее ложе,
Да и с кесарем римским случилося то же…
А ордынки - у них весь улус ошалел…
Только князь Александр Благоверный на них и глядеть не хотел.
Да и вправду сказать: благолепнее не было в мире лица,
Да и не было также нигде удальца
Супротив Александра… Родился он - сам с себя скинул сорочку,
А подрос, так с медведем боролся потом в одиночку
И коня не седлал: без седла и узды
Мчался вихрем он с ним от звезды до звезды.
Да и вышел же конь: сквозь огонь, через воду
Князя вынесет он, не спросившися броду.
