А на вече-то княжеский голос - то сила, то страсть, то мольба,
То архангела страшного смерти труба…
'Собирайтеся, - молвил дружинникам князь, - со святой благостынею',
И пошел попроститься с своей благоверной княгинею,
И в Софийский собор поклониться пошел он потом,
Воздыхая и плача пред ликом пресветлым Софии, а тоже
Возглашая псалом песнопевца:
'О господи боже,
О великий, и крепкий, и праведный, нас со врагом рассуди:
И да будет твой суд правоверный щитом впереди!'
Собралися дружинники князя - кто пеше, кто конно…
Александр Ярославич повел с ними речь неуклонно:
'Други-братья, помянем не кровь и не плоть,
А слова, 'что не в силе, а в правде господь!'
И дружинники все оградились крестом перед битвою,
И за князь Александр Ярославичем двинулись в поле с молитвою.
Воевода-то шведский их, Бюргер, куда был хитер;
На сто сажен кругом он раскинул шатер
И подпер его столпняком, глаженным, струженным, точенным,
Сквозь огонь главным розмыслом шведским золоченным.
И пируют в шатре горделиво и весело шведы,
Новгородские деньги и гривны считая… И было беседы
За полуночь у них… И решили они меж собой:
Доски бросить на берег со шнек, потому что весь берег крутой,
И пристать неудобно, и весь он обселся глухими кустами…
Порешили - и доски со шнек протянули на берег мостами…
Кончен пир: провели Спиридона, епископа их, по мосткам,
Только Бюргер на шнеку без помочи выбрался сам…
И пора бы: не было бы русской тяжелой погони,
Да и князь Александра…
Заржали ретивые кони -
И Гаврило Олексич, сквозь темных кустов,
Серой рысью прыгнул на сшалелых врагов,
И сдержал свое слово: добрался он спросту
По доскам до епископской шнеки без мосту.
И учал он направо и лево рубить все и сечь,
Словно в жгучие искры о вражьи шеломы рассыпался меч.
Образумились шведы в ту пору, и вскоре
Сотней рук они витязя вместе с конем опрокинули в море.
Да Гаврило Олексич куда был силен и строптив,
Да и конь его Ворон куда был сердит и ретив…
Окунулися в море, да мигом на шнеке опять они оба,
И в обоих ключом закипела нещадная злоба:
И железной подковой и тяжким каленым мечом сокрушен,
Утонул воевода-епископ и рыцарь их, сам Спиридон.
А Сбыслав Якунович, тот сек эту чудь с позевком и сплеча,
И проехал сквозь полк их, и даже подкладом не вытер меча…
Хоть вернулся к дружине весь красный и спереди он да и сзади,
И его Александр похвалил молодечества буйного ради…
А Ратмир не вернулся, и только уж други смогли
Вырвать труп для схорона на лоне родимой земли.
'Три корабля трупьем своим навалиша!' -
Крикнул ловчий у князь Александра, а Миша,
Стремянной, говорит: 'Хоть пасли мы заморских гусей их, пасли,
Да гусынь их, любезных трех шнек, почитай, не спасли'.
Балагур был. А Савва-то отрок досмысленный был,
И у Бюргера в ставке он столп золотой подрубил,
Да и ворогов всех, что попалися под руку, тоже
Топором изрубил он в капусту…
А князь-то… О господи-боже!
Как наехал на Бюргера, их воеводу, любимым конем,
Размахнулся сплеча и печать кровяную булатным копьем
Положил меж бровей хвастуну окаянному-шведу…
Затрубили рога благоверному князь Александру победу,
И со страхом бежали все шведы, где сушью, а где по воде;
Но настигла их быстро господняя кара везде:
Уж не князь Александр их настиг со своей удалою дружиной,
А другой судия на крамольников, вечно единый…
И валилися шведы валежником хрупким, со смертной тревогой,
Убегая от божией страшной грозы ни путем, ни дорогой:
По лесам и оврагам костями они полегли,
Там, где даже дружинники князя за ними погоней не шли…
На заре, крепкой тайной, с дружиною близился князь
К Новугороду; только была им нежданная встреча:
Застонал благовестник, и громкие крики раздалися с веча,
И по Волхову к князю молебная песнь донеслась,
И в посаде встречали с цветами его новгородки -
И княгини, и красные девки, и все молодые молодки,
В сарафанах цветных, и в жемчужных повязках, и с лентой в косе.
И бросались они на колени пред князем возлюбленным все,
А епископ и клир уж стояли давно пред Софийским собором
И уж пели молебен напутственный князю с дружиною хором,
И успел по поднебесью ветер развеять победную весть:
'Князю Невскому слава с дружиной, и многие лета, и честь!'
Много лет прожил князь Александр…
Не бывало на свете
Преподобного князя мудрее - в миру, и в войне, и в совете,
И хоруговью божьего он осенял княженецкий свой сан;
А затем и послов ему слали и кесарь, и папа, и хан,
И на письмах с ним крепко любовь и согласье они заручили,
А король шведский Магнус потомкам своим завещал,
Чтоб никто ополчаться на Русь на святую из них не дерзал…
Да и князь был от миру со шведом не прочь…
Только годы уплыли, -
И преставился князь…
И рыдали, рыдали, рыдали
Над усопшим и старцы, и малые дети с великой печали
В Новегороде… Господи! Кто же тогда бы зениц
В княжий гроб не сронил из-под слезных ресниц?
