— Тогда объясни это мне, Марциана, — насмешливо приподняв бровь, поинтересовался Людвиг, и этим очень напомнил девушке Генриха.
Растерянно глядя на его изменившееся выражение лица, семнадцатилетняя баронесса вдруг поняла, что напрасно позволила юноше называть ее просто по имени. Сейчас ей вдруг стало очень неуютно, когда Людвиг сделал это. Заглянув в его глаза, Марциана вдруг поняла, что опоздала со своими нравоучениями. Он ощутил себя взрослым мужчиной и теперь смотрит на нее, как на свою сверстницу, юную женщину, совсем недавно узнавшую любовные ласки. Она даже поежилась под его откровенным взглядом, но тут же заставила себя собрать в кулак всю волю, чтобы продолжить разговор более холодным тоном.
— Я требую, чтобы ты прекратил отношения с этой женщиной.
— Благодарю вас за беспокойство, но я сам буду решать, с кем мне общаться, — с этими словами он резко повернулся и покинул комнату.
Марциана поборола сильное желание вызвать слуг и велеть им надрать юнцу уши.
ГЛАВА 34
Неприступная надменность и легкий налет мужского любопытства, с которыми Людвиг встречал появление своей юной тетушки в последующие дни, не позволили ей продолжить свои нравоучения. Через неделю в замок вернулся барон Грифенталь, и герр Эменрих немедленно пожаловался, что его ученик по- прежнему часто куда-то исчезает. Генрих тут же потребовал, чтобы Людвиг явился к нему в кабинет.
— Черт возьми, Генрих, ты не можешь вечно наказывать мальчика за малейшие провинности, — попытался вступиться за своего любимца барон Теодор. — Эменрих, как и ты, слишком строг к нему. Неудивительно, что мальчишка старается сбежать из дома.
— Он будет выполнять то, что ему приказывают, — мрачно заявил Грифенталь, наблюдая, как Людвиг быстрыми шагами прошел мимо них в библиотеку. — Я не хочу, чтобы он вырос таким же никчемным человеком, как его отец.
— Не забывай, что ты говоришь о покойном брате. Об умерших говорят или хорошо, или ничего.
— В отношении Вольдемара лучше сказать, что из ничего получилось ничего, — резко бросил Генрих. — Радуйся, что тебе не приходится распутывать бесконечные запутанные клубки, которые он накрутил.
Прервав возражения дядюшки, Грифенталь направился вслед за Людвигом в библиотеку.
Марциана с тревогой выслушала их разговор, сделав заключение, что дела идут хуже, чем она предполагала.
Когда мрачный Людвиг вернулся в свою комнату, баронесса осторожно вошла в библиотеку, где все еще находился муж.
Генрих сидел в кресле у камина, устало помешивая огонь бронзовыми щипцами. Услышав шум открываемой двери, барон резко обернулся, но лицо его сразу смягчилось, когда он увидел жену.
— Входите, дорогая. Я надеюсь, вы не станете, подобно моему дяде, защищать этого шалопая. Предупреждаю вас, что мое терпение может иссякнуть.
Марциана поплотнее прикрыла дверь и приблизилась к мужу.
— Должна отметить, мой господин, что поведение вашего племянника во время вашего отсутствия заслуживает любого наказания, какое вы сочтете нужным.
Выражение усталости на его лице сменилось тревогой:
— Он был с вами невежлив?
— Боюсь, мои понятия о вежливости не совсем совпадают с понятиями о вежливости, принятыми в этом замке, — грустно улыбнулась Марциана. — Думаю, что поступки этого мальчика вряд ли понравились бы моему отцу. А моя бабушка не пожалела бы резких слов, если кто-нибудь посмел бы разговаривать с ней в том тоне, который Людвиг вкладывает в обычное приветствие.
Генрих поморщился.
— Вольдемара всегда забавляло высокомерие Людвига, а моя невестка не отказывала ему ни в чем. Поэтому все слуги воспринимают его завышенное самомнение как естественное поведение. Вольдемар и сам вел себя таким же образом, поэтому не стоит удивляться манерам его сына.
— Ваша сестра сказала, что герцоги Мансфельд всегда считали себя небожителями, — Марциана осторожно присела на подлокотник кресла, в котором устроился Генрих. — Быть может, стоит послать его учиться в колледж? Там он мог бы общаться со своими сверстниками, и они, возможно, повлияли бы на него.
Муж ласково погладил ее руку и печально усмехнулся:
— Вы недооцениваете толщину его кожи и веру в свое превосходство. Бригитта была права в своих рассуждениях о мужчинах нашего рода. Все мы страдаем высокомерием. Но, боюсь, что каждое новое поколение больше приобретает недостатков, нежели достоинств. Мой дедушка был умелым, влиятельным политиком и безумно одаренным человеком. Пожалуй, его таланты достались дядюшке, а вот мой отец унаследовал лишь безумную гордость. Вольдемар считал себя дьявольски умным парнем, но, по моему мнению, был скорее распутником и подлецом, не считавшимся с интересами семьи. Боюсь, мало кого удивила его смерть, — резко выдохнул Грифенталь.
— Не потому ли герцогиня… оборвала свою жизнь? — осторожно поинтересовалась Марциана, опасаясь, что он прекратит этот разговор.
— Не знаю… Никто не знает, почему она сделала это.
Казалось, что барон ничего не имел против доверительной беседы. Марциана с минуту помолчала, собираясь с духом, и, наконец, задала вопрос, ради которого и пришла сюда:
— Не могли бы вы объяснить мне, мой господин, почему вас так тревожат денежные проблемы? Перед свадьбой отец сказал мне, что у вас есть причины использовать мою часть наследства, но не объяснил почему. И теперь я вижу, что ситуация пока не изменилась…
— Я обещаю, что верну вам все приданое до последней марки, — грубовато бросил барон и резко встал с кресла.
— Я не спрашиваю вас — будут ли возвращены деньги, — обиженно заметила Марциана. — Я хочу лишь узнать, можно ли в доме предпринять какие-либо меры по экономии средств. Не зная, что вам нужно, я не смогу вам помочь.
— Вы по-прежнему испытываете трудности со слугами, когда пытаетесь внести какое-то новшество, моя дорогая? Я считал, что эта проблема решена.
— Могу вас заверить, что у нас, наконец, установилось понимание с фрау Мартой, и больше нет проблем с прислугой. Но я хотела бы знать, какая именно сумма может решить проблему? Если для этого вам придется воспользоваться всем, чем я располагаю…
— Проблема гораздо серьезнее, — Генрих вновь принялся ворошить дрова в камине. Он словно бы решался — стоит ли посвящать в свои дела жену. — Пятьсот тысяч марок — вот сумма, которую мой дорогой братец проиграл в карты в начале зимы. Да, у вас есть все основания так ахать. Меня это тоже поразило. Выигрыш предназначается Касселю фон Луттерштейну, но в связи со смертью Вольдемара граф согласился подождать до середины лета. Осталось всего три недели. Ввиду значительности суммы я просил у него новой отсрочки, но он отказал. Если я не придумаю выход, придется продавать рудники. Хотя они и приносили в последнее время убытки, но есть реальная возможность все изменить к лучшему. Вот теперь, моя милая, вам все известно, и вы должны согласиться, что ничем не можете помочь мне.
— Я не понимаю. Как можно проиграть такую огромную сумму? Но… если ваш брат проиграл в карты, то почему же не выплатил эти деньги сам до своей смерти? Мои братья говорили мне, что карточные долги выплачиваются сразу же.
— Ваши братья совершенно правы. Поручителем выступил Дитрих фон Дюренталь. Он рассказал мне, что слышал что-то о каком-то странном условии. Если бы Вольдемар выполнил его, то Кассель отказался бы от денег. Как видно, этого не произошло. Князь Дитрих не знает, какого характера было условие, но подозревает, что речь шла о чем-то весьма неприличном.
— Это ужасно… Быть может, графу Луттерштейну следует объяснить, что нам трудно немедленно
