я попал в Европу.
— При чем же здесь Якобус?
— Подождите, мы и до него дойдем. Но сначала позвольте кратко обрисовать вам ситуацию в провинции Лимпопо, в Лоувельде, чтобы вы все поняли. Здесь — по-прежнему старая Южная Африка. Нет, я неточно выразился. Все здешние жители, и белые, и черные, мыслят по-старому, хотя проблемы у нас новые. А в результате — полное безобразие. Расизм и прогресс, ненависть и сотрудничество, подозрительность и терпимость… не слишком сочетаемые понятия. И потом, не нужно забывать еще о всеобщей бедности и о человеческой жадности.
Он сунул в рот трубку, но закуривать не стал.
— Вы и понятия не имеете о том, что здесь творится. Позвольте рассказать вам об инспекторе Джеке Патуди. Он из племени сибашва, важная персона — племянник вождя. И по странному стечению обстоятельств сибашва оказались замешаны в крупном земельном скандале. Они хотят получить землю, которая входит в состав Национального парка Крюгера. Кроме того, сибашва не очень-то любят Коби де Виллирса. Потому что Коби — человек, которого некоторые назвали бы активистом. Он не такой, как городские «зеленые»; не такой, как любители пообнимать маленьких зайчиков. Нет. Он не участвует в маршах протеста, не выступает на митингах. Его дела незаметны, он действует тихо, он то здесь, то там, и его не видно. Но он трудится неустанно, никогда не сдается, не останавливается ни перед чем. Он будет слушать, подслушивать, фотографировать, записывать — и, прежде чем вы успеете что-либо понять, он уже поймет все. Он раздобыл доказательства того, что сибашва уже подписали соглашение с фирмой- застройщиком. Цена вопроса — сотни миллионов рандов. Коби передал добытые им сведения дирекции парка Крюгера и их юристам, потому что верил: если сибашва удастся отсудить землю, это будет началом конца для Национального парка Крюгера. Нельзя полагать, что дело ограничится одним поселком или одним комплексом для туристов. Нельзя… — Он осекся. — Не стану читать вам проповедь. Суть в том, что сибашва не любят Коби. Еще до того происшествия со стервятниками у Коби не раз случались стычки с сибашва. Они роют ямы, в которые попадают леопарды, ставят капканы на антилоп, охотятся на животных с собаками. Коби регулярно докладывает о противоправных действиях сибашва властям, Коби отстреливает их собак. Они его знают. Они знают, что? он за человек. Вот почему они отравили тех стервятников. Они знали, что кто-нибудь обязательно известит о случившемся Коби. Его заманили в ловушку. Они хотели, чтобы все выглядело так, словно тех людей застрелил Коби — и колдуна, и отравителей. Но их убил не Коби. Он не мог. Он никого не может убить.
— Знаю, — с чувством кивнула Эмма. — Но… тогда почему он прячется?
Надо сказать, она задала хороший вопрос.
— Убитый колдун тоже был сибашва. Но его хотели убрать, потому что он — противник вождя. Он не был дураком. Знал, что все переменится в тот же миг, когда в племя потекут большие деньги. Это станет концом их образа жизни, их культуры и традиций. Как же решить проблему? Избавиться и от Коби, и от сангома, убить одним выстрелом двух птиц. Почему, по-вашему, свидетелями перестрелки были только сибашва?
— Потому что им так выгодно, — сказал Бранка.
— Вот именно, — кивнул Волхутер. — Насколько объективно инспектор Джек Патуди поведет расследование? Для начала допустим, что он ни в чем не замешан. Тогда почему позавчера неизвестные вломились в домик Коби? Почему Джек Патуди не приехал в «Могале» с ордером на обыск? Потому что они ищут копию договора о застройке! Им нужны фотографии и дневники Коби, все улики. Не для суда. Они хотят, чтобы все улики исчезли. Точно так же, как они хотят, чтобы исчез Коби. Они хотят убрать Коби с дороги, воспользовавшись нелепым обвинением, и, если им это удастся, следующими окажемся мы с Донни, потому что мы против их требований и знаем о соглашении. Все эти земельные иски… — Он сердито взял спички. Голос его стал громче.
— Франк… — предостерегающе произнес Бранка, как будто знал, что сейчас последует.
— Нет, Донни, я не буду молчать! — Он чиркнул спичкой, сердито затянулся и посмотрел на Эмму сквозь дымовую завесу. — Знаете, сколько народу спит и видит, как бы отхватить куски от Национального парка Крюгера? Подано около сорока исков. Сорок исков, черт бы их подрал, против национального парка! Чего ради? Чтобы и там все развалить? Пойдите и посмотрите, что сотворили черные с фермами, которые они получили здесь, в Лоувельде, по программе ликвидации последствий расовой дискриминации! Они тоже подавали иски. Я не расист. Я просто излагаю факты. Пойдите и взгляните, что сталось с отличной плодородной землей, дававшей большие урожаи. Белых фермеров оттуда прогнали, и теперь там пустошь, а тамошние жители умирают от голода. Все сломано — и насосы, и оросительные каналы, и трактора, и грузовики. А деньги, что выделило правительство, уже истрачены. Можно сказать, они пропали зря. Что же они делают? Они говорят: «Дайте нам еще!» — и продолжают сидеть и бездельничать, а половина их вернулась в те места, где они жили до того, как все началось.
Трубка потухла. Волхутер чиркнул спичкой, но не донес ее до трубки.
— И те же самые люди требуют отдать им куски Национального парка Крюгера, потому что когда-то, в XVIII веке, у их прапрадеда здесь паслось три коровы. Отдайте им землю, и увидите, что будет. Поделите всю территорию на сорок участков земли между племенами, и парку Крюгера настанет конец. Говорю вам, мы все можем собирать вещи и переезжать в Австралию, здесь все равно ничего не останется. — Он откинулся на спинку кресла. — Я не виню в случившемся одних чернокожих. Алчность существует независимо от цвета кожи. — Он ткнул в меня черенком трубки. — Вот почему я выхожу из себя, когда сюда приезжает человек из города и представляется «строителем». Их здесь много таких рыщет! Белые. Тощие городские пижоны в костюмах и при галстучках, со знаком доллара в глазах и надписью «Застройка» на визитных карточках. На охрану природы им наплевать. Их влечет сюда не тяга к восстановлению справедливости. Они приезжают и соблазняют местных. Они рисуют им радужные картинки будущего процветания, сулят горшки с золотом и вынуждают подавать земельные иски. Местные так бедны, что им хочется верить любому посулу, но они слепы.
— Поля для гольфа, — произнес Донни Бранка с гримасой крайнего отвращения на лице.
— Вы только представьте. — Франк Волхутер снова возвысил голос. — Посмотрите, что сталось с нашей знаменитой «Дорогой садов»! Полюбуйтесь, до чего довели хваленые поля для гольфа. Причем все безобразия творятся под девизом охраны природы. Покажите мне хоть что-нибудь, что там сохранилось. Испорчено — да. Замусорено. Потрачено впустую. Газон поля для гольфа требует для полива больше воды, чем любой жилой поселок. А сейчас, как я слышал, собираются строить поля для гольфа в Кару, потому что на побережье больше земли не осталось. Откуда же там возьмется вода, я вас спрашиваю? Единственные источники находятся под землей, и они не беспредельны, и все равно там будут строить, потому что хотят выжать оттуда побольше денег. А здесь? Поле для гольфа в Национальном парке Крюгера! Представляете?! Вы понимаете, как их планы гибельны для фауны, флоры и водных ресурсов — здесь, где и так через год ужасная засуха!
— Что останется нашим детям? — вторил ему Бранка.
— Ничего, — ответил Волхутер. — Кроме восемнадцати лунок и нескольких антилоп, которые пасутся на крошечном участке земли.
Оба замолчали; снаружи слышались крики животных, словно они одобряли их высказывания.
Эмма Леру долго смотрела в противоположную стену, а потом взяла свое удостоверение и сунула в сумочку. Визитную карточку она оставила на столе.
— Где Якобус сейчас? — спросила она.
Волхутер уже выдохся; голос его стал спокойным.
— Этого я вам не скажу.
— Вы можете передать ему кое-что от меня?
— Нет. Я отказываю вам не потому, что не хочу ничего передавать. Просто я не знаю, где он. Никто не знает, где он.
— Может быть, он вернулся в Свазиленд, — предположил Донни Бранка.
— Почему?
— Он оттуда родом, — сказал Волхутер. — Вы тоже из Свазиленда?
— Нет, — ответила Эмма.
Волхутер воздел руки, словно говоря: «Ну вот, видите!»
