за столик, он проглотил очередное снадобье, запив его джином и горьким лимонадом без сахара, и объяснил мне, что эта пилюля не даст ему опьянеть. Все его пилюли были противоядиями от чего-либо. Когда Джо ел бифштекс, он принимал пилюлю против жара. Рулет он заедал средством от холестерина. Со стаканом воды глотал «Аква-бан».[5] Джо всем рассказывал, что всегда хотел стать певцом.
– Это действительно необычная идея, Мэсон, – Джо протянул мне альбом фотографией нью-йоркского фотографа по имени Сигизмунд Хелман. Он назывался «La Belle Dame Sans Merci».[6]
– Ты знаешь работы Хелмана? – спросил он.
– Да, думаю, что знаю. В основном он занимается рекламой, верно?
– Половина на половину. Эта книга распродана в количестве тридцати двух тысяч штук по цене тридцать пять долларов за штуку. Неплохо, правда? Потрать минутку и посмотри сам.
Фотографии в альбоме были в основном черно-белыми, хотя между ними попалось штук шесть цветных. Все они были выполнены в хорошо узнаваемом стиле Хелмана. Узкобедрые, невероятно изящные женщины, неизменно затянутые в черную кожу или бархат, в туфлях на тонких каблуках и черных чулках. Обнаженных фигур было мало, но позы натурщиц были несколько сомнительными. На снимках Хелмана скрещенные ноги выглядят более эротично, чем разведенные врозь.
На одной фотографии я увидел женщину в нарядном черном платье-мини, которая лежала, вытянувшись и скрестив ноги, на полированном паркете. Рядом с ней лежала открытая книга. В противоположном конце комнаты в кресле дремала вторая женщина, широко расставив ноги. Одна ее нога была перекинута через подлокотник, и с нее свисала черная туфля, другая нога, необутая, стояла на полу. Эта женщина носила вуаль. В открытой двери комнаты стоял мужчина в смокинге, держа в руке вторую туфлю. Сама комната походила на элегантный номер римского отеля.
На другой фотографии женщина стояла, уперев острый каблук в ступню мужчины. На его спокойном лице не отражалось чувства боли. В отсутствии видимых эмоций скрывалось что-то эротическое – как будто они исполняли тайный ритуал, в котором было запрещено выражать как боль, так и любые внешние признаки удовольствия.
Фотография, особенно поразившая меня, была самой странной, хотя и самой простой. Она изображала какое-то непонятное место – то ли номер отеля, то ли офис, то ли жилой дом, художественную мастерскую и театральное помещение одновременно. Комната была пустой. Судя по свету, льющемуся из высокого окна, на улице был рассвет или сумерки. Около высокой черной лампы спиной к зрителю стояла, наклонившись, женщина. Ее голова была не видна – только рука, которой она что-то поднимала с ковра. Женщина была обнаженной, но у нее была такая бледная кожа, что тело и ягодицы казались сделанными из отполированного белого камня. Так и тянуло прикоснуться руками к этой каменной глади. При этом появлялось впечатление, что она будет прохладной наощупь, но если поместить ладонь между ягодицами, то почувствуешь тепло, а двинув палец дальше – текучий жар. Тело этой женщины было холодным снаружи – и пылало внутри.
– Понимаешь, – сказал Джо, – все это снимки на одну тему: женщина ни во что ставит мужчину. Такая завалит кого хочешь. И мне нужна именно такая история – где не мужчина будет менять женщин, а женщина – мужчин.
Затем я увидел кое-что, чего не заметил сначала. На последней фотографии присутствовал мужчина. В дальнем конце комнаты рядом с дверью висело зеркало. В зеркале отражался мужчина, одетый в одни лишь брюки. Он глядел на спину женщины. Возможно, этим мужчиной был сам Хелман с фотоаппаратом, или человек, смотрящий на фотографию изнутри ее. Или я.
– Мэсон, ты слушаешь меня? – прозвучал далекий голос Джо.
Я был настолько поглощен фотографией, как будто слушал музыку через наушники. Внешний мир перестал существовать. Я подался вперед и наклонил голову, чтобы разглядеть человека в зеркале. И увидел себя. Возможно, это было зеркало в коридоре отеля или зеркало в спальне моей матери. Человек на фотографии смотрел на женщину вместе со мной. Мы были двойниками.
В последние несколько дней моя жизнь превратилась в ряд запечатлевшихся в памяти фотографий. Мысленно я перевернул страницы фотоальбома. Женщина в коридоре отеля. Письмо Алексис. Лицо Фелисити в дверях ее квартиры.
– Эй, Мэсон, что с тобой? Я очнулся от наваждения.
– Это интересный альбом, но я не представляю, как сделать по нему фильм. Кто будет главным персонажем? Какой сюжет?
– В том-то и дело. У меня нет сюжета, но есть масса сцен. А эта женщина в черном вполне может стать роковой женщиной.
– Но тебе придется многое придумать.
– Придумать придется все.
– А материала здесь недостаточно.
– Мэсон, если здесь ничего нет, то зачем ты рассматриваешь фотографию? Ты смотришь на нее уже три или четыре минуты.
Что я мог объяснить Джо? Я сказал:
– Эта девушка мне кого-то напоминает. Она – фотомодель?
– Не думаю. Хелман берет обыкновенных женщин. Ну, может, и не совсем обыкновенных, но они не профессиональные фотомодели. Сигизмунд рассказывал мне, что снимает в основном подруг своих приятелей или случайных знакомых. Наверно, время от времени он встречает женщин с великолепной фигурой и немного фантазирует на их счет.
– Я думаю, из этого можно сделать сюжет.
– Вот и давай, – сказал Джо.
– Я знаю молодого писателя, который может этим заняться. Его зовут Пол Джасперс. У него очень богатое воображение.
