полюбить меня? Это невозможно, верно?»
Я вынуждена была признать, что в Барбаре скрывается больше, чем я предполагала. Она отнюдь не дура и может стать серьезным препятствием на моем пути. Она не просто подружка Мэсона, любовница. Она – самая настоящая жена.
Я почувствовала себя колдуньей. Я должна каким-нибудь таинственным способом подчинить ее себе, завладев ее вещами. У меня уже был ее перстень. Теперь я добыла духи и открытку. Фрейд, этот полицейский наших снов, вероятно, сказал бы, что я совершила символическую кражу. Я действительно хотела украсть у нее мужчину.
У меня разыгралась фантазия. Я вообразила, что синяки, которые Барбара показывала мне, вовсе не следы драки с Фелисити. Они были отметинами от ссоры с Мэсоном. Она лгала. Ее ударил он, а не его мать. В одном из приступов ярости, о которых она рассказывала, а может быть, из отчаяния, он напал на нее. Слишком фантастично? Я видела на груди Барбары синяки, красные и желтые, похожие на ржавчину, испещренные маленькими коричневыми жилками, подобно подтекам на кремовой стене отеля, загадочные, таинственные, открытые для бесконечных интерпретаций. Синяки были вовсе не синяками – они были чернильными пятнами, используемыми в психиатрических тестах. То, что вы видели в них, говорило не о том, чем были они, а о том, кем был ты.
МАМОЧКА
Не знаю, что случилось, но после беседы с Полом Джасперсом и Джо Рэнсомом Мэсона стало что-то заботить. Он то и дело молча бросал на меня взгляды. Я понятия не имела, о чем он думает, и испугалась, что потеряю Мэсона еще до того, как он станет моим. В то утро он ушел из офиса, в первый раз не сказав, куда идет и когда вернется.
Вернувшись, он как-то странно смотрел на меня, как будто внезапно перестал меня узнавать. После того, как он ушел, у меня родилась мысль, что, возможно, он встретился с кем-то, кто знал меня или знал что-нибудь обо мне. Он страдал, и я была уверена – из-за меня. Что бы с ним ни происходило, я понимала, что нужно действовать, и поскорее. Я дразнила его, плела интриги, долго преследовала, и это становилось нечестным. Казалось, то, что раньше восхищало его во мне, теперь ввергает в депрессию.
Безо всякой причины я вообразила, что он каким-то образом узнал местонахождение Аннабель и встречался с ней. Как бы то ни было, он страдал. Но он не должен страдать. Я должна положить этому конец, и, благодаря Барбаре, мне было известно – как. От мысли, возникшей в моей голове, меня бросило в дрожь.
После работы я дошла до отеля «Беверли-Уилшир» и поймала такси. Я была слишком взвинчена, чтобы самой вести машину до Венеции, где была назначена встреча с Ласло. Он составил для меня новый гороскоп. Существовали вещи, которые мне необходимо было знать.
Я двадцать минут простояла в пробке, прислушиваясь к голосам в своей голове, перемешивающимися с звуками радио. Шофер выглядел слишком молодым, чтобы иметь права, но он слушал музыкальную программу из песен сороковых годов. «Если любовь не идет так, как надо, то все не идет так, как надо…» Одна из тех назойливых мелодий, которую вы неизвестно почему начинаете мурлыкать в самый неподходящий момент. Но песня попала в цель. Голоса в моей голове твердили: «Давай! Сделай это! Все ради любви!» Песня вторила: «Если ты не сделаешь этого, то проиграешь».
В то же самое время другой голос предупреждал: «Еще не поздно пойти на попятную». Я слышала его, но не обращала внимания. «Ты погибнешь». Да, да! Я знаю! – сказала я в ответ. Но я слишком страдала, чтобы беспокоиться о таких тривиальных проблемах, как возможная гибель.
Такси везло меня в Венецию. Этот пригород Лос-Анджелеса был моим любимым местом – не знаю, почему. Возможно, из-за пристани, которой больше не существовало. Ее разрушило жестоким штормом несколько лет назад. Обломки разобрали от греха, а пристань так и не восстановили. Знак, предупреждающий, что здесь опасное место, сохранился, хотя самой пристани уже давно не было.
Венеция, где жил Ласло, была домом для многих астрологов, предсказателей будущего, хиромантов, точно так же, как пара приморских городков в Мэне. Поблизости от океана ты чаще задумываешься о судьбе, или предназначении, как говорили в прошлом столетии.
Я не питала никаких нежных чувств к «Ребекке». Тут подавали неплохую гвакамолу, но это место было чересчур шумным. Сюда приходит слишком много народу. Раньше я два раза раз бывала в «Ребекке» – один раз с Ласло, другой с кем-то еще.
– Что-то случилось? – спросил Ласло.
– Да, и я хочу спросить вас об этом.
– Вы выглядите более взволнованной, чем в предыдущий раз.
– Да. Как насчет гороскопа?
Он протянул мне гороскоп. Но здесь изучать его было невозможно. Мне требовалась тишина.
– Скажите мне, – попросила я, – он хороший или плохой?
– Вы же знаете, что я не могу ответить на этот вопрос. Все зависит от вас самих.
Я знала, что он, конечно, прав.
Ласло улыбнулся своей нервной улыбкой и встал. Он пошел в туалет. Я допила свою «Маргариту» и зажгла сигарету. Затем отпила из его бокала. Потом увидела, что моя сигарета все еще дымится в пепельнице. Это к разговору о нервах. Я курила обе сигареты по очереди. Сигареты плохо успокаивали меня, но, может быть, они привлекали меня постоянным обещанием, нескончаемым желанием, неудовлетворенностью.
Я посмотрела на гороскоп, лежащий передо мной. У меня появилось чувство, что кто-то глядит на меня. Но я не стала оглядываться. Пусть смотрят. Тем более, что я думала о Мэсоне. Что его так расстроило?
Когда Ласло вернулся, я пошла вызвать такси, с трудом пробравшись к телефону. Люди, люди. Они вели себя вызывающе, но меня это не трогало.
Люди не заботятся о своей жизни. Они бросают себя на произвол судьбы. Большинство мужчин и женщин вокруг меня вполне способны на безжалостность в бизнесе и профессиональной жизни, но когда дело доходит до эмоций, они всегда оказываются нерешительными.
Мне сказали, что такси выехало. Я вернулась к столику. Люди не исполняют свои желания. Те, кто так
