К моему удивлению, он не сопротивлялся. Он не хотел говорить, но не хотел и оставаться в одиночестве. Я заперла офис.
– Может быть, вы поведете машину? – предложил Мэсон.
– Ради Бога. Куда поедем?
– Куда-нибудь на воздух. Не хочу сидеть в ресторане.
Я пыталась придумать какое-нибудь заведение, открытое в пять вечера, и вспомнила мексиканскую закусочную в Венеции, которая имела патио и работала весь день. Я как-то заходила туда с Ласло. В это время суток добираться до Венеции долго, но, кажется, Мэсон не возражал. Он открыл окна в машине. Я безумно хотела закурить, но крепилась.
После десяти минут тишины я поняла, что Мэсон хочет поговорить. Он то и дело бросал на меня взгляды. Но я ждала. Я предполагала, что он хочет рассказать мне, как приходил ко мне домой прошлой ночью, что он был в моем доме в то время, как я убивала его мать. И смех и грех: дело сделала я, а вину чувствовал Мэсон. Мы сидели в саду ресторана, когда его прорвало.
– Я не хочу быть сегодня один. Я не могу поехать к Барбаре.
– Не надо ничего объяснять. Оставайтесь со мной, я очень рада.
– Полагаю, что мог бы поехать в отель.
– Глупости. Я рада… сделать что в моих силах.
– Предыдущей ночью я не спал. Я не мог заснуть. Возможно, я чувствовал, что должно что-то случиться. Не знаю.
Все оказалось проще, чем я могла надеяться. После всех подозрений, которыми я окружала себя, он все равно доверял мне. Я была возбуждена, но это не было возбуждением от опасного дела, как предыдущей ночью. Это было мягкое возбуждение – возбуждение предчувствия. Я скрестила ноги и прижала их друг к другу, допив свою «Маргариту». Я надеялась, что он не замечает, как дрожит моя рука. Протянув руку, я дотронулась до его пальцев.
– Я очень рада вам помочь. Не говоря уж о большем!
Мэсон улыбнулся в первый раз за день, и в этом была моя заслуга. Ну, почти моя. Он немного ожил и начал есть, даже отхлебнул пива. Я закурила и стала наблюдать за ним. Сейчас я чувствовала себя матерью, конечно, не его матерью, а просто матерью, наблюдающей, как ее дитя ест и пьет после тяжелой болезни. Я никогда не думала, что испытаю такие чувства. Я хотела обнять его и прижать к себе, положить его голову себе на грудь, обнюхать его – даже сейчас, когда он ел энчиладу из цыпленка. И смех и грех.
Меня охватила прожорливость. Его съесть было нельзя, и я вместо этого проглотила тарелку гвакамолы и вдобавок целую вазочку тортиловых чипсов. Я улыбнулась про себя и заказала еще один бокал.
– Вы любите пить, – сказал он.
– Я люблю «Маргариту», – в этот момент я улыбнулась еще шире.
– Чему вы улыбаетесь?
– Просто так.
– Скажите.
– Однажды я натолкнулась на одного парня у бассейна в «Шато-Мармон». Дело было ранним утром, в шесть утра. Он сидел и пил в одиночку. Я засмеялась – ничего не могла с собой поделать. Но этот тип не думал, что это смешно. Он сказал: «Бутылка перед моим лбом – это лучше, чем фронтальная лоботомия». Я снова засмеялась, подумав об этом.
– Что вы делали в «Шато»? – спросил Мэсон. Его голос был серьезным. Моя маленькая шутка дала осечку. Мэсон ревновал.
– Встречалась кое с кем. Это было очень давно, – сказала я, защищаясь. Он улыбнулся. Я поняла, что по крайней мере на мгновение он забыл о Фелисити. Начало положено.
– Я слышал этот анекдот раньше, – сказал он.
– Да, он и тогда был с бородой. Помнится, через несколько дней я рассказала его друзьям, и они сказали, что это очень старая шутка. Но вы, оказывается, ее знаете. Это для меня новость.
Я решила, что пора идти. Я помахала официанту, написав пальцем в воздухе «Я люблю тебя», что он разобрал как «счет, пожалуйста».
– Извините. Сегодня я не слишком здорово соображаю.
– Больше не будет шуток, я обещаю.
– Нет. Я люблю шутки. Завтра я вам тоже расскажу один анекдот. Тогда вы сможете мне сказать, что слышали его раньше.
Мы оба снова улыбнулись.
– Позвольте заплатить мне, – сказал Мэсон, когда принесли счет.
– Нет, позвольте мне.
– Нет. Пожалуйста, – он настаивал. Я не хотела ссориться по мелочам. Но все же, возможно, это было не мелочь. Я видела в происходящем тест на мужественность. Если он мужчина, то разве не должен заплатить? Я взяла счет. Мэсон хотел вырвать его у меня из рук. Затем поглядел на меня – прямо мне в глаза. У него был невероятно печальный взгляд. Пришлось отдать ему счет.
Но Мэсон не взял счет. Он встал и сказал:
– Возьмите его, – он произнес это как приказ, но я знала, что он уступил. Как я его любила!
