напряглось. Я сопротивлялся желанию прикоснуться к ней. Я хотел целовать ее пальцы. Но нужно было ждать.
Казалось, что нас разделяет огромное расстояние. Мы существовали каждый в своем собственном мире – соединенные чувственностью, разделенные преступным актом. Как теперь мы можем находиться рядом? Это невозможно. Мы не совпадали друг с другом. Все в этом мире одиноки.
Она начала ритмично дергаться, внимательно наблюдая за мной. Мне показалось, что она улыбается. Но затем я увидел, что на ее глаза наворачиваются слезы. Ее рот слегка приоткрылся, и я только сейчас услышал ее дыхание. С ее губ сорвался приглушенный крик. Ее ноги раздвинулись, затем сомкнулись. Внезапно она перевернулась на правый бок – прочь от меня. Я не видел ее лица, когда ее тело начали сотрясать конвульсии. Потом она снова повернулась ко мне. Казалось, что ее лицо искажено болью. Она закричала, подняла руку и засунула пальцы в рот. Она прокусила их до костей. Потом она наклонилась. Казалось, что невидимые нити привязывают ее к кровати. Я видел умирающую женщину.
Это зрелище сильно отличалось от наших совместных занятий сексом. Ее агонизирующие движения, похожие на эпилептический припадок, испугали меня. Когда она была со мной, с ней не происходило ничего подобного. Ее тело изогнулось в жестоком возбуждении. Она не могла освободиться и умирала под пыткой. И я был ее мучителем. Думая о себе, как о ее вчерашней жертве, сегодня я видел в себе мстителя. Я заставил ее делать то, что она сделала для меня.
Внезапно я почувствовал ужасную головную боль. Это женское тело, извивающееся передо мной, было отражением моего собственного отчаяния. Я сжал зубы, когда Урсула начала кричать. Ее вопли исходили из меня. В моей голове раздался хлопок, как будто взорвались кровеносные сосуды. Жилы напряглись до предела в моем теле, в бедрах, в плечах.
Урсула дрожала, когда я залез в кровать и стянул с нее платье. Ее белоснежные трусики промокли, черные волосы под тканью были похожи на шрамы. Я стянул трусы, но не стал снимать их совсем. Головная боль усиливалась. У меня не было времени снимать брюки. Я хотел любить ее ртом.
Я раздвигал ее ноги все шире и шире. Мой рот, нос, подбородок – все было выпачкано в ее влаге. Я подсунул под нее руки и схватил за ягодицы. Начав сосать ее клитор, я вставил два пальца правой руки в нее сзади.
Ее таз начал вращаться, дергая мою руку вверх, вытаскивая ее из-под покрывала. У нее снова начался оргазм. Урсула сжала бедра, поймав мою руку как в мышеловку. Мне казалось, что я нахожусь далеко отсюда, где-то совсем в другом месте. Задыхающийся оргазм Урсулы передался мне. Но мы были разделены. Я прокричал внутрь ее тела в приглушенном экстазе: «Боже, как я люблю тебя!»
Потом, когда она лизала мое лицо, и боль прошла, я вспомнил, как произнес эти слова. Но было ли это честное признание, которого я никогда раньше не допускал, или просто другой способ констатации факта? Того факта, что я любил не ее, а себя?
ПОЩЕЧИНА
Урсула вручила мне «Таймс», указав на короткую заметку под заголовком «АГЕНТ НАЙДЕН МЕРТВЫМ». Она не выдала никаких комментариев, а просто продолжала говорить по телефону, как будто эта заметка имела не больше значения, чем пустые сплетни в «Голливудском репортере». В заметке говорилось, что тело Ларри Кэмпбелла обнаружено в комнате мотеля и что полиция ведет расследование. Я все еще держал газету в руке, когда в офис вошел Оз.
– Уже знаешь? – Оз тоже держал в руке газету, сложенную на той же странице.
– Ужас, – сказал я.
– Для кого? Слушай, парень, ты же получил нового клиента!
Оз старался не улыбаться, протягивая мне руку. Когда мы пожали руки, он повернулся к Урсуле.
– Не найдется ли чего-нибудь выпить?
– Ты же не собираешься праздновать смерть человека? – удивился я.
– Разумеется, собираюсь. – Оз внезапно обнял меня, прижал к себе и поцеловал.
Когда Урсула принесла из холодильника «Боллинджер», Оз и ее поцеловал.
– Этим утром в городе будет много счастливых людей, – заявил Оз.
– Он правда был таким плохим человеком? – спросила Урсула.
– Чудовищем.
– Но он был храбрый человек. Насколько я слышала, он ничего не боялся.
Слова Урсулы прозвучали очень искренне. Она сожалела о содеянном? Нет. В ее словах слышался осуждающий тон. Тогда какого хрена она это сказала? Очередная маска, заглянуть за которую труднее, чем за предыдущие.
– Интересно, кто это сделал? – произнес Оз. – Что Ларри делал в номере мотеля?
– А что другие делают в номере мотеля? – спросила Урсула.
– Как будто вы не знаете.
Ей не надо было этого говорить. Храбрость – вещь хорошая, но опасная. По неосторожности можно проговориться. Что скажет Оз, если узнает правду? Пойдет ли он в полицию?
Когда Урсула наклонилась, чтобы подлить шампанского мне в бокал, я увидел маленькие бледные груди в вырезе ее черного платья – точно так же, как в зеркале в коридоре отеля. Сейчас мне казалось, что я был там в предыдущей жизни. Неизвестно почему у меня заныло сердце. Раньше при этом виде у меня бы затвердело в брюках. Я ощутил прилив нежности, грустных воспоминаний, печали, чего со мной никогда не было.
– Надеюсь, убийцу не поймают, – сказал Оз. – Ты знаешь, что только тринадцать или четырнадцать процентов убийств, совершаемых в этом городе, раскрываются? Чертовски хорошая ставка для убийцы, ты не находишь?
Вероятно, на моем лице отразилась боль.
