Прованс навсегда

ключ он усилил традиционным прованским многоцелевым инструментом — молотком. Разумеется, невоенный человек. Я пустил в дело еще один «бонжур» и на этот раз добился большего успеха.

Он мог бы сойти за младшего брата Санта-Клауса. Румяные щеки, лучисто яркие глаза, усы с надутыми в них ветром опилками — только что без бороды. Ткнув молотком в сторону военных, он высказал свое мнение о мероприятии:

— C'est comme la guerre, eh?[106]

И по-военному обозначил операцию: debroussaillage.[107] С каждой стороны ведущей в Менерб дороги следовало очистить двадцатиметровую полосу, дабы уменьшить вероятность распространения пожара. Он со своей машиной должен был следовать за военными и крошить в труху все, что они не доломали. Хлопнув свое чудовище по желтому боку, механик пояснил:

— Этот сожрет ствол и выплюнет щепки.

До нашего дома команда добралась за неделю, оставляя за собой расчищенное пространство, отмеченное кучами пепла. Последним двигалась желтая громадина, преодолевая несколько сот метров каждый день и пожирая все с неукротимым аппетитом.

Механик однажды вечером отметился у нас, попросил стакан воды, но не отказался и от пастиса. Он извинился за то, что остановил свою машину вплотную к нашему саду. Стоянка — его ежедневная проблема. При максимальной скорости в десять километров в час сложно возвращать ее в гараж, в Апт, каждый вечер.

Второй стакан пастиса заставил его снять кепку. Он оказался словоохотливым и сразу объяснил это тем, что после вынужденной молчаливости со своим ревущим чудовищем в течение целого дня приятно поговорить с живым человеком. Но работа необходимая, никуда не денешься. Лес надо защищать. Слишком долго этим никто не занимался. Столько сухостоя! Не дай бог, еще и в следующем году засуха… pof!

Мы спросили его насчет маньяка-поджигателя — нет, его еще не изловили. Чокнутый et des briquettes,[108] так обозначил его наш гость и пожелал ему на будущий год отдохнуть в Севеннах.

На следующий вечер механик появился с камамбером и рассказал, как готовить сыр по его оригинальной походной методе, разработанной им в просеке, чтобы подкрепиться и согреться.

— Разводите костер, — начал он, сопровождая рассказ жестами, — вынимаете сыр из коробки и снимаете обертку. А потом кладете обратно, d'accord?[109] — Чтобы мы лучше усвоили, он поднял сыр повыше и постучал по тонкому дереву коробки. — Bon. Теперь кладете коробку на угли костра. Коробка вспыхивает. Корка сыра чернеет. Сыр плавится, но… — указательный палец поднялся вверх, — но он заперт внутри корки. Он никуда не сбежит. — Затем следует глоток из стакана с пастисом, утирание усов, и он продолжает: — Alors, теперь вы берете baguette,[110] разрезаете его вдоль. Затем — attention aux doigts, пальцы берегите! — снимаете сыр с огня, проделываете дырку в корке и выливаете сыр на батон. Et voila!

Он улыбнулся, щеки его еще больше порозовели, и он похлопал себя по животу. Как я убедился, любая беседа в Провансе рано или поздно перейдет на тему еды или напитков.

В начале 1990 года нам прислали климатическую статистику за предыдущий. Несмотря на необычно мокрый ноябрь, годовой уровень осадков вдвое отставал от нормы.

Еще одна мягкая зима. Уровень воды не компенсировался; как следствие, по оценкам, тридцать процентов подлеска погибло — засохло. Первый крупный пожар уничтожил более шести тысяч акров леса под Марселем, в двух местах перескочив через автостраду. Чокнутый с briquette все еще на свободе, возможно, как и мы, живо интересуется прогнозами погоды.

Мы приобрели толстый стальной ящик и сложили в него все важные бумаги — паспорта, attestations о рождении, contrats, permis,[111] старые счета за электричество — все, что нужно для доказательства нашего существования на божьем свете. Дом сгорит — несчастье, разумеется, но если пламя уничтожит эти бумаги — гибель! Потеря личности. Ящик хранится в дальнем углу винного погреба, рядом с «Шатонеф».

Каждый раз, когда идет дождь, мы радуемся, и Фостен считает нашу радость обнадеживающим признаком того, что мы уже несколько менее англичане, чем прежде.

Ужин с Паваротти

Реклама оповестила о приближающемся событии за несколько месяцев. В газетах и на афишах появились снимки окаймленной бородой физиономии в беретике, и с самой весны каждый в Провансе, кому слон не оттоптал уши, то и дело слышал: «Император Паваротти, — так его титуловал „Le Provencal“, — прибудет летом, чтобы спеть для нас». Более того, благодаря месту исполнения выступление обещало стать концертом эпохи. Петь маэстро собирался не в оперном театре Авиньона, защищенном от всех превратностей природных, не в зале празднеств в Горде, а на открытой сцене, сложенной из грубо отесанных его земляками камней с Апеннинского полуострова девятнадцать веков назад, в Античном театре Оранжа. Воистину, un evenement eblouissant.[112]

Древний театр поражает воображение, даже когда пуст. На плане он представляет собой как бы букву D, концы дуги амфитеатра стягивает прямая стена длиной триста тридцать пять и высотой сто двадцать футов,[113] совершенно неповрежденная. Если не считать износа поверхности за почти две тысячи лет существования под открытым небом, сооружение совершенно не пострадало, как будто вчера построено. Перед стеной грунт из склона холма удален, образована выемка, в которой амфитеатром расположены ступени, скамьи для десяти тысяч зрителей.

Когда-то размещение публики соответствовало классовой принадлежности. Впереди восседали магистраты да сенаторы, местное и командированное из столицы начальство, далее храмовые жрецы и члены торговых гильдий, еще выше — простой народ с улицы, а на самом верху, отдельно от почтенной публики, всякое там relitto:[114] бродяги, нищие, проститутки. В 1990 году правила существенно изменились, размещение определялось уже не классовым и даже не имущественным цензом, а прыткостью. Билеты разошлись задолго до концерта, для того чтобы раздобыть билет, требовалась завидная реакция.

Решительные действия предпринял наш друг Кристофер, большой специалист по такого рода операциям. Он с военной четкостью определил распорядок: готовность к шести часам вечера, обед в Оранже под магнолиями в половину седьмого, занять места в театре в девять часов ровно. Обеспечить личный состав подушками, чтобы не отсидеть мягкие места на каменных скамьях. Прогрев внутренностей в антракте. Возвращение на базу ориентировочно в час ночи.

Бывают в жизни ситуации, когда приятно получать и выполнять указания, когда уверенность, что кто-то думает и принимает решения за тебя, приносит облегчение. Такого рода и этот случай. Ровно в шесть мы выехали из дома, через час прибыли в Оранж и обнаружили городок в праздничном настроении. Переполненные кафе жужжали ульями, на мостовую выставлялись дополнительные столики, езда по улицам сопровождалась подсчетом выскочивших на проезжую часть официантов, с которыми удалось избежать столкновения. До представления еще два часа, а к амфитеатру уже тянулась публика с подушками и пикниковыми корзинами. Рестораны представляли особое меню для soiree Pavarotti.[115] Весь Оранж потирал руки в предвкушении события. И тут с неба полилось.

Официанты, водители, народ с подушками — без сомнения, и сам маэстро — все задрали головы