шелковым галстуком. Это был тот тип мужчин, который мне никогда не нравился, а сейчас он мне нравился и того меньше из-за блондинки, с которой он сидел в машине. Мне удалось взглянуть на нее лишь мимоходом, но у нее было одно из тех безупречно красивых американских лиц – лицо девушки из маленького городка с безукоризненными тонкими чертами, – без которых не обходится ни одна реклама или киноафиша. Но было в ней и кое-что получше: налет изыска, присущий продавщицам из самых фешенебельных магазинов, некое серебристое изящество во всем облике. И легкая, приятная, спокойная аура. Ее классической формы нос был чуть вздернут кверху, как нос катера, скользящего по воде. Она, должно быть, почувствовала мой взгляд и повернулась – до этого она с известной скукой внимала усталым утробным звукам, вырывавшимся у мужчины в дымчатых очках, – и ее глаза, поразительного зелено-золотисто-желтого цвета (цвет оцелота), теперь смотрели на меня с простодушным провинциальным любопытством.
– Ах вы, бедняга, – сказала она, – у вас все лицо в крови. – Это был сильный, сердечный, доверительный, почти мужской голос, с легкими отголосками южного говора. Она достала носовой платок и провела им по моей щеке.
– Какой ужас, – сказала она. Какая-то нежная, но непреклонная, почти материнская забота была в том, как она вытирала лицо.
– Слушай, Шерри, – произнес ее спутник, – сходила бы ты туда, к полисменам, и поглядела, не можем ли мы увезти отсюда дядюшку. – Он явно пренебрегал мною.
– Да ладно, Тони, не привлекай к себе слишком много внимания.
И дядюшка застонал вновь, словно попрекая меня тем, что я привлекаю внимание к себе.
– Благодарю вас, – сказал я блондинке. – Вы очень любезны.
– Я вас знаю, – ответила она, заботливо осматривая мое лицо. – Вы выступаете по телевизору.
– Да.
– У вас интересная программа.
– Благодарю вас.
– Мистер Роджек, – окликнул меня детектив.
– Как вас зовут? – спросил я.
– Не берите себе в голову, мистер Роджек, – с улыбкой ответила она и повернулась к Тони.
И тут я понял, что детектив заметил, как я воркую с этой блондинкой.
– Давайте подымемся к вам и поговорим, – сказал он.
Мы сели в полицейскую машину, включили сирену и проехали по улице до конца, а затем развернулись и поехали к дому. В течение всей поездки мы не произнесли ни слова. Так оно было и лучше. Робертс источал некую физическую волну, которую обычно получаешь от женщины. Он был насторожен, как будто неким инстинктом он проник в меня, а я был насторожен сверх всякой меры.
К тому времени, как мы подъехали, на улице появились еще две полицейские машины. Наше молчание продолжалось в лифте, и когда мы вошли в квартиру, где уже находились несколько полицейских и несколько детективов. В помещении стоял безрадостный запах жидкого мыла. Двое полицейских разговаривали с Рутой. Она так и не причесалась. Наоборот, была растрепана еще больше и выглядела чересчур привлекательно. Блузку и юбку сменил ярко-оранжевый шелковый халат.
Но все эти прегрешения она искупила своим приветствием.
– Мистер Роджек, – сказала она, – как мне вас жаль, как жаль. Может, я сварю вам кофе?
Я кивнул. Да и выпить бы мне сейчас не помешало. Может, она сообразит плеснуть чего-нибудь в чашку.
– Ладно, – сказал Робертс. – Я хочу взглянуть на комнату, где это произошло.
Он кивнул одному из помощников, здоровенному ирландцу-альбиносу, и они вдвоем прошли за мной в спальню. Второй детектив был крайне деликатен. Он даже сочувственно подмигнул мне, когда мы усаживались в кресла.
– Ладно, – сказал Робертс. – Начнем с того, давно ли вы с женой здесь живете.
– Она въехала сюда полтора-два месяца назад.
– Без вас?
– Без меня, мы расстались с нею год назад.
– А сколько лет были женаты?
– Почти девять.
– А с тех пор, как вы расстались, вы с ней часто виделись?
– Раз-другой в неделю. Перед сегодняшней встречей я не видел ее две недели.
– По телефону вы сказали, что произошел несчастный случай.
– По-моему, я сказал, что произошло несчастье. Да, именно так.
– Но это был несчастный случай?
– Нет, детектив. Я вам прямо скажу, что это было самоубийство.
– Но почему по телефону вы выразились так туманно?
– У меня была смутная надежда пощадить репутацию моей жены.
– Я рад, что вы не пытаетесь пудрить нам мозги.
