– Как только я положил трубку, я понял, что сказанное мной почти ложь. Думаю, именно это и вывело меня из ступора. Когда я позвонил вниз служанке, я решил сказать ей правду.
– Что ж, ладно. – Он кивнул. – Это было самоубийство. Ваша жена выбросилась из окна. – Он очень старался, чтобы в его словах не прозвучало подозрение. – А теперь помогите мне во всем разобраться. Ваша жена встала с постели. Верно?
– Верно.
– Подошла к окну и раскрыла его.
– Нет, я открыл окно за несколько минут до этого. Она пожаловалась на духоту и попросила меня распахнуть окно.
Говоря это, я дрожал от холода, потому что окно было по-прежнему распахнуто.
– Простите мне мою настырность, – сказал Робертс, – но суицидные дела самые гиблые, если только не закончить их сразу же. Мне придется задать вам несколько непростых вопросов.
– Спрашивайте о чем хотите. Едва ли что-нибудь еще может меня задеть.
– Ладно. Тогда, прошу прощения, скажите, вступали ли вы с вашей женой в интимные сношения нынешней ночью?
– Нет.
– Хотя и выпивали с ней.
– Выпили порядочно.
– Она была пьяна?
– Она выпила очень много. Но пьяна не была. Дебора умела не напиваться.
– Но, может быть, вы с ней ссорились?
– Если можно так выразиться.
– Пожалуйста, поясните.
– Она была в жутком настроении. И сказала мне несколько гадостей.
– И вы не вспылили?
– Я к этому привык.
– Не затруднит ли вас передать, что именно она говорила?
– А в чем жены всегда обвиняют своих мужей? Они так или иначе дают вам понять, что вы слабак.
– Иногда жены жалуются на то, – возразил Робертс, – что мужья лезут под каждую юбку.
– У меня своя личная жизнь. У Деборы была своя. Люди из ее круга предпочитают строить брачные отношения на принципах невмешательства.
– Звучит довольно мирно.
– Хотя, честно говоря, все это было далеко не мирно. Дебора впадала по временам в глубочайшую депрессию. Но старалась держать свои печали при себе. Она была гордой женщиной. Не думаю, чтобы даже ее ближайшие друзья знали, сколь глубока ее депрессия. Когда ей становилось плохо, она ложилась в постель и не вставала сутки, а то и двое. Но старалась никогда никому не жаловаться. Я не слишком часто с ней виделся в этот последний год, но вы можете расспросить служанку.
– Парочка наших ребят как раз сейчас с ней толкуют, – сказал другой детектив с широкой блаженной улыбкой, как будто единственное, чего он желал от жизни, – это подбодрить меня.
– Как насчет кофе? – спросил я.
– Варится, – ответил Робертс. Он подошел к двери, глянул на нижний этаж и вернулся. – И что же ее так печалило? – продолжил он без особого нажима.
– Она была верующей. Чрезвычайно набожной католичкой. А я не католик. Полагаю, ей казалось, что, живя со мной в браке, она совершает смертный грех.
– И она, как чрезвычайно набожная католичка, решила покончить жизнь самоубийством, чтобы спасти свою бессмертную душу?
Возникло нечто вроде мимолетной паузы.
– У Деборы была неординарная натура, – сказал я. – Она часто разговаривала со мной о самоубийстве, особенно в периоды своей депрессии. И особенно в последние два года. У нее, знаете ли, был выкидыш, и она больше не могла иметь детей.
Но, произнеся это, я навлек на себя серьезную опасность. Не со стороны следователей, а, скорее, со стороны некоего инстинкта, глубоко засевшего во мне. Этот инстинкт вдруг разросся до чудовищного отвращения: ведь Деборин выкидыш был утратой не только для нее, но и для меня.
И все же не оставалось ничего другого, как продолжать.
– Не думаю, что дело было только в выкидыше. У Деборы возникло ощущение, будто с ней что-то неладно. Ей казалось, она одержима бесами. Говорит это вам что-нибудь?
– Нет, – ответил Робертс. – Я не знаю, как включить бесов в полицейский рапорт.
Второй детектив опять благодушно махнул мне рукой.
– Робертс, сдается мне, вы не из тех, кто совершает самоубийство, – сказал я.
– Да, не из тех.
