— Ты ему помешал?
— Я знаю, от этого мне худо будет. Пришлось дать клятву.
— Но ты сдержал ураган?
— До некоторой степени.
Посторонний решил бы, что следующий мой вопрос — насмешка. Гарпо знал, что это не так.
— Как ты считаешь, — спросил я, — «Пэтриотс» сегодня выиграют?
— Да.
— Это твое профессиональное мнение?
Он покачал головой:
— У меня такое чувство. Я слушал ветер.
— А ветер часто ошибается?
— В обычных вещах один раз из семи.
— А в необычных?
— Раз на тысячу. Тогда он более сосредоточен. — Гарпо схватил меня за руку. — Почему, — спросил он, словно мы уже не обсуждали этого раньше, — почему ты собрал свою коноплю прямо перед ураганом?
— Кто тебе сказал?
— Пэтти Ларейн.
— А ты что ответил? — спросил я.
Он был как ребенок. Если уж начал говорить, все выложит.
— Я сказал ей, чтобы она тебя предупредила, — самым серьезным топом сообщил он. — Лучше было бы потерять урожай, чем собирать его в такой спешке.
— А она что?
— Сказала, ты не послушаешь. Я ей поверил. Потому и не обиделся два дня назад, когда ты приехал сюда очумевший. Я понял, что ты курил свою траву. В твоей траве есть зло. — Он произнес это слово так, точно зло было высоковольтным проводом, который упал на землю и извивается, рассыпая искры.
— Я приехал сделать наколку? — спросил я.
— Нет. — Он решительно помотал головой. — Никто не знает, что я это умею. Я работаю только для тех, кого уважаю. — Он мрачно поглядел на меня. — Тебя я уважаю. — промолвил Гарпо, — потому что у тебя хватает мужества харить жену. Я перед красивыми женщинами робею.
— Значит, — повторил я, — мне не наколка была нужна?
— Нет, — снова сказал он. — Иначе я бы тебя выставил.
— Так чего я хотел?
— Чтобы я провел сеанс. Ты сказал, что хочешь узнать, почему на последнем сеансе с твоей женой случилась истерика.
— И ты не стал мне помогать?
— Ну нет, — ответил он. — Хуже ночи было не придумать.
— То есть ты сказал: «пет»?
— Я сказан «нет». Ты стал говорить, что я фуфло. И так далее. Потом увидел мой набор. Мои иглы лежали на столе. И сказал, что хочешь наколку. «Не уезжать же с пустыми руками», — заявил ты.
— И ты согласился?
— Не сразу. Я сказал, что это с бухты-барахты не делают. Но ты все выглядывал в окно и крича!: «Еще минутку!» Я подумал, если там нет людей, значит, ты говоришь с ними. Потом ты заплакал.
— Фу, черт!
— Ты сказал мне, что раз я отказываюсь проводить сеанс, то я должен сделать тебе наколку. «Я перед ней в долгу, — повторял ты. — Я виноват. Я должен носить на себе ее имя». — Он кивнул. — Это я понял. Ты умолял кого-то, чтобы тебя простили. И я сказал, что сделаю. Тогда ты подбежал к окну и заорал: «Сейчас ты проиграешь пари». Тут я засомневался в твоей искренности. Но ты вроде и не заметил, что я сержусь. Ты сказал: «Наколи мне имя, которое я называл тебе на сеансе в Труро». — «Какое это?» — спросил я. И ты вспомнил, Тим.
— Разве на сеансе я не говорил, что хочу связаться с Мэри Хардвуд, кузиной моей матери?
— Другим ты сказал так, по мне прошептал: «Настоящее имя — Лорел. Скажи им, что это Мэри Хардвуд, но думай о Лорел».
— Это были мои слова?
— А еще ты сказал: «Лорел умерла. Я хочу услышать ее, но она мертва».
— Не мог я такого сказать, — возразил я, — потому что как раз надеялся выяснить, где она.
— Если ты думал, что она жива, стало быть, ты хотел перехитрить духов.
— Пожалуй что.
— Из-за этого, наверное, и каша заварилась. — Он вздохнул под бременем всей человеческой извращенности. — Две ночи назад, как только я начал колоть, ты сказал: «Не могу тебе врать: по- настоящему ее зовут не Лорел. Ее имя Мадлен». Это здорово выбило меня из колеи. Когда я берусь за иглу, я стараюсь войти в контакт с силами вокруг меня. Это главная зашита. А ты нарушил мою концентрацию. Потом, через минуту, ты сказал: «Я передумал. Пиши все же Лорел». Ты сам испортил себе наколку. Два раза испортил.
Я помолчал в знак уважения к его словам. Потом, когда прошло вроде бы достаточно времени, спросил:
— А еще что я говорил?
— Ничего. Заснул. Когда я кончил работу, ты проснулся. Пошел вниз, сел в машину и уехал.
— Ты со мной не спускался?
— Нет.
— А из окна не выглядывал?
— Тоже нет. Но кто-то, по-моему, с тобой был. Потому что внизу ты расшумелся. Кажется, я слышал, как тебя пытались утихомирить мужчина и женщина. Потом вы все уехали.
— Все трое на моем «порше»?
Гарпо различал автомобили по шуму мотора.
— Там была только твоя машина.
— Как же я усадил двоих на одно маленькое сиденье?
Он пожал плечами.
Я уже собрался уходить, когда он сказал:
— Девушка, которую ты называешь Лорел, скорее всего еще жива.
— Ты уверен?
— Похоже, она на Кейп-Коде. Пострадавшая, но не мертвая.
— Если тебе это ветер принес, можно считать, что за это шесть шансов против одного.
Снаружи стояла темень, и шоссе, по которому я ехал через лес обратно в Провинстаун, хлестали последние сухие листья. Ветер ярился, словно моя последняя убогая шутка и впрямь рассердила его; он бухал в борт автомобиля с силой, способной опрокинуть яхту.
Как-то раз, пару лет назад, я присутствовал на другом сеансе. Один приятель Гарпо погиб в аварии на этом самом шоссе; Гарпо пригласил меня вместе с двумя мужчинами и двумя женщинами, которых я не знал, и мы уселись в полумраке вокруг маленького столика с тонкими ножками. Наши ладони лежали на столе, растопыренные, пальцы соприкасались. Потом Гарпо отдал столику свои команды. Он говорил с ним, точно ни капли не сомневаясь, что его голос будет услышан, и велел ему чуть наклониться в сторону, а затем опуститься опять — это будет значить «да». Если столик захочет сказать «нет», ему следует наклониться и опуститься дважды. Стукнуть по полу два раза. «Все ясно?» — спросил Гарпо.
Столик встал на две ножки с готовностью вышколенного пса, которому скомандовали: «Служи». Потом опустился на пол. Отсюда мы и начали. Гарпо задал простой код. Один легкий удар по полу означает «А», два — «Б», и так далее.
Поскольку он хотел убедиться, что разговаривает с другом, погибшим неделю назад, первый вопрос его был таким: «Ты здесь, Джон?» — и столик, после паузы, стукнул один раз. Для проверки Гарпо спросил: «С какой буквы начинается твое имя?» Столик неторопливо отстучал столько раз, сколько требовалось для буквы «Д».
